I
Ванька Шилов боязливо мялся у входа в подземную чернь.
Из провала дышал холод, пахнущий смертью и тленом, лез
под рубаху, смрадным языком пытаясь уцепить за лицо. Беда
привела Ваньку на Лысую гору к проклятым руинам.
А иначе и не ходят сюда. Вчера были у Ваньки
невеста, мечты и вера в Господа Бога. Сегодня нет ничего,
отняли все, выжгли душу каленым железом, залили в дыру злость,
опустошенность и страх.
Прожил Ванька на свете длинную жизнь, целых восемнадцать
годов, уродился в отца — крепким, рукастым,
светловолосым. Отец у Ваньки большой человек,
не смерд-землепашец, не холоп, а купец. Дело горбом
своим поднял, каждую копейку берег, корки плесневелые грыз,
а выбился в люди, восковую торговлю завел, всю округу
подмял. Сызмальства Ванька при отце по торговым делам:
в Новгороде Великом иноземных купцов повидал: горделивых
франков и свеев, бухарцев в длинных халатах,
с диковинными горбатыми лошадьми в поводу, любовался
в Москве на белокаменный кремль, волок ушкуи
на перекатах, бесов лесных серебром отгонял.
Вольная жизнь по сердцу пришлась. И вдруг прикипел.
Жила в селе Марьюшка Быкова, станом тонкая, с улыбкой
застенчивой, синие глазища озорными огнями горят. Занялось
от того огня Ванькино сердце, ходил как чумной, забыл
о делах. Встречи искал. Улучил время, душу настежь раскрыл.
Боялся, откажет. Навеки запомнил Ванька Марьюшкино сосредоточенное
молчание и робкое «да». Чуть не сполоумел
на радостях, в охапку Марьюшку сгреб. Та завизжала,
ладошками в спину затюкала: «Пусти, медведь окаянный, пусти».
Ванька остепенился, перестал на гульбище ходить, руки
с Марьюшкой не распускал, хотя иной раз и подмывало,
гулящих баб-то он рано узнал. А тут как отрезало.
Страшился нарушить хрупкую девичью честь, мысли проклятые гнал.
Ведь она... она такая... эх.
Велел отцу сватов засылать. Тот ни в какую, дескать,
не пара, богатую невесту найдем, есть на примете одна.
Пущай не красавица, зато приданого тыща рублев. Чуть
не подрался с отцом. Обещался из дому уйти. Сдался
отец, единственный Ванька наследник, некому больше торговлю вести.
Сестренка младшая — Аннушка — махонькая совсем,
а вырастет, лехше не станет, баба, какой с нее толк?
Позлобничал отец и смирился, к Покрову свадьбу назначили.
Хорошо, да больно долго уж ждать. Месяц прошел,
а Ванька истосковался, измучился, высох. Уехал в Новгород
с обозом. Вернулся, а от надежд пепелище. Без него
порядили Марьюшку Заступе отдать, воскресшему мертвяку
из проклятых руин. Трупу с червями гнилыми вместо души.
Обретался упырь при селе боле полвека, добрую службу служил:
нечисть лесную отпугивал, людей и скотину от мора хранил,
редко какому селу или городишку такая удача. За услуги
требовал жертву кровавую по весне — девицу красную.
Страшная плата, но без Заступы плата страшней. Вот
и терпели люди, привыкли, так дедами заведено. Сколько невест
Ванька сам проводил? Радовался вместе со всеми, костры палил,
брагу в глотку до исступления лил, а теперь
коснулось и самого. Да так коснулось, хоть вешайся.