Он подхватил Филиппку на руки и пошел прочь от заваленной
мертвечиной поляны. На последствия было плевать. Сотней врагов
больше, сотней меньше, хер ли с того?
– Ты идиот, вурдалак! – истошно завопила в спину Лаваль. –
Ротмистр, взять его!
Рух остановился и медленно повернулся. Рейтары выжидательно
смотрели на командира.
– Взять! – визжала Лаваль.
Вахрамеев нарочито безучастно спросил:
– На основании?
– Я так хочу! – полыхнула ведьма.
– «Черной роте» плевать на ваши хотелки, сударыня, – отчеканил
ротмистр. – «Черная рота» подчиняется только своим командирам, к
числу которых вы не относитесь. Прошу меня извинить. Парни, рубите
бошки и уходим, мы свое дело сделали.
– Да..., да как ты смеешь! – Лаваль покраснела. – Я, я
тебя...
– Нет нужды пугать меня, сударыня, – отозвался Вахрамеев. –
Знаете, с одинокими дамами в лесу часто случаются всякие нехорошие
вещи.
– Трус!
– Как вам угодно, сударыня, – ротмистр отсалютовал
Бучиле.
Рух подмигнул в ответ и неспешно продолжил свой путь. В затылке
неприятно кольнуло, невидимая хватка попыталась сжать горло. Он
вздохнул, легко отвел чары, снова оглянулся и вкрадчиво
попросил:
– Не надо, лапуля, хватит на сегодня смертей.
– Ты ответишь перед ковеном, упырь! – Бернадетту колотило от
ярости.
– Я твой ковен в рыло драл, так им и передай. А если в причинном
месте засвербит, знаешь где меня отыскать, – Рух ощерил пасть,
поудобней перехватил мальчишку и больше уже не останавливался.
Солнце садилось, причудливые тени легли на лесную тропу. Пахло
приближающейся грозой. Филиппка прижался, сильно-пресильно стиснул
шею и шепнул на ухо:
– А Заступой-то я больше быть не хочу.
– И правильно! – поддержал Рух. – Грязное это дело и всей
благодарности – осиновый кол. Но ты подумай, может давай,
укушу.
– Не надо, – Филиппка шмыгнул носом. – Как же я без мамки
теперь?
– Что–нибудь придумаем. Я тебя к Устинье определю.
– Ведьма которая? – всхлипнул Филиппка. – Батька грил на костре
ее надобно сжечь.
– Ты при ней такое почаще говори, – предупредил Рух. – Она тебя
из благодарности в поросенка оборотит, станешь подхрюнькивать.
Хорошая она, хоть и строгая, научит людей и скотину лечить, всякую
хворь отгонять. Сестра твоя сводная дарила смерть, ты будешь дарить
жизнь. Станешь настоящим человеком, как Богом заведено, не всякой
срани бесполезной чета. А спустя много лет, уложив в постель жену и
детей, выйдешь на крыльцо в летнюю темноту и, прислушавшись к
тишине мирно спящего села, знай: Заступа рядом, Заступа не дремлет,
серебром и кровью замаливая грехи на страже мертвых, во имя живых.