– Плохое, очень плохое, – сказал черт.
– Да просто коза в церкви, невинное баловство, – всплеснул
руками Бучила. – Ты недавно хотел храм божий спалить, а теперь в
святые заделался?
– Я не про это, – смутился Василий. – Что-то плохое рядом. Мы,
черти, такое издали чуем. Злобой тянет, кровью и тьмой. Так в
лесах, на поганых урочищах пахнет. А потом приходят они...
– Кто?
– Всякие, – Василий зябко поежился. – С зубами чаще всего.
– Водки больше не дам, не проси, – предупредил Рух. – Уж больно
на фантазию она тебе действует.
– Я ведь не вру, – пискнул Васька и было в его голосе что-то,
заставившее Руха поверить.
– Провести сможешь? – напрягся Бучила, от мысли, что в селе
затевается нечто паскудное, стало не по себе.
– Смогу, – черт шумно поводил носом и уверенно потащил козу за
собой. Покружил безлюдными улочками, под псиную перебранку,
принюхался, тряхнул рогами, прошел вдоль забора и тихонько сказал.
– Вроде тут.
Рух скептически хмыкнув, высунул голову из-за угла. Шагах в
двадцати, в заметенном снегом проулке, застыли три черные тени.
Размытые, сгорбленные, зловещие. Абсолютно недвижные и безмолвные.
По виду люди как люди. Можно было разглядеть наброшенные на плечи
шкуры. Ряженые? Бучила недовольно глянул на Ваську. А если напутал,
чертяка? Вот выйдет оказия.
– Они опасные, – предупредил черт.
– Они? Пф, это я тут, сука, самый опасный, – Рух вразвалочку
направился к ряженым, помахивая бутылкой. Водка и праздничное
настроение притупили чувство самосохранения. Да никакой угрозы и не
было. Скорее всего пьяные по малой нужде собрались. Только время с
ними терять, а могли бы важное дело делать, козу Машку в церковь с
почетом сопровождать...
– Эй, обормоты, вы чего тут снег топчете мой? – громко
осведомился Бучила.
Ответа не последовало, трое стояли, едва заметно покачиваясь в
такт налетавшему ветерку.
– Слышь, нет? – Рух бесцеремонно дернул ближнего. Фигура
шевельнулась, послышался сиплый, болезненный вдох. Под пальцами
поползла грязная, липкая шкура, обнажая бледно-молочную плоть. «И
ни хрена это не пьяненький», – успел подумать Бучила. Перед ним
скорчилась непонятная тварь, человек, и в тоже время не человек,
весь изломанный, смятый, с обнаженными жилами и зазубренными
костяным наростом вместо правой руки. Левая, разбухшая и
ноздреватая, часто-часто сжимала пальцы, проливая на снег тягучую
слизь. Голова, с налипшими редкими волосами, медленно, словно через
силу, повернулась, и на Руха уставились две бездонные ямины, полные
злобы и густеющей темноты. Рот, сшитый неровными, крупными
стежками, корчился, пытаясь разорвать трещащие нитки, щеки лопнули,
обнажив жуткого вида клыки. Двое других тоже задергались,
раскрываясь порченной плотью, голыми костями и сорванной кожей. Ну
точно, мертвяков для полного счастья и не хватало...