– Благодетель! – деланно обрадовалась колдунья. – Вот кого не
ждала, ой гость дорогой!
– Черт твой? – Рух с ходу вытянул Ваську.
– Мой, – у старухи глаза полезли на лоб. – Мой чертушка, а чего
это с ним?
– Кончается он, – сказал Бучила и сунул черта старухе, добавив
развихлявшиеся кольца кишок. Зеленая кровь хлынула бабке на сарафан
и лицо. – Смерть лютую принял, а за смерть чертячью спросят, сама
знаешь кто. Ты, старая, похорони его, как положено. А если придут
за ним, скажи ты тут не при чем, может не тронут тебя.
– Ой чертушка бедненький, ой нечистенький мой, на кого покидаешь
меня? Я ж тебя люби-и-ла! – заголосила колдунья и умоляюще
попросила. – Может ты сам, Заступа? Похорони ты его за ради Христа,
я уж старенькая, руки не держат, а я тебе отслужу.
– Не могу, твой он, ты и должна.
– Отпускаю я его, отпускаю, – старуха сунула черта обратно,
неожиданно резво метнулась в избу, зашуршала и вынесла черный,
сморщенный палец. – Забирай, Заступушка, забирай, а сочтемся
потом.
Рух развернулся и, пошатываясь, ушел в зимнюю ночь. Васька,
холодный и обмякший, уронил рогатую голову и едва слышно дышал.
Края ужасной раны дымились на морозе, кровь пахла железом и гарью.
Совсем рядом смеялся и кричал праздничный люд. Никто и никогда не
узнал, что праздник едва не превратился в кромешный, бушующий ад.
Никому не было дела до упыря с умирающим чертом на дрожащих руках.
Луна укуталась рваными лохмотьями облаков, звезды погасли, воздух
звенел.
– Заступушка, – слабо позвал Васька, едва они свернули в
проулок, где росли несколько молоденьких елок. – Заступушка,
поцелуй меня на прощание.
– Тьфу, окаяшка, завязывай комедю ломать, – Бучила швырнул
сложившего губы трубочкой черта в сугроб и сам без сил повалился на
снег, достал из кармана бутылку, сделал добрый глоток, сорвал
еловую лапку и с наслаждением зажевал.
– Так значит, да, а я ведь жисть за тебя последнюю положил, –
Васька выбарахтался из сугроба и устроился рядом.
– Кому другому сказочку свою расскажи, – хохотнул Рух и отдал
бутылку. – А то я не знаю, что вашего брата так просто не взять.
Поскулишь, и как на собаке все заживет. Подумаешь, выпустили кишки.
Я однажды видел, как черта надвое разорвали, и ничего, все
заросло.
– Но ведь больно, – Васька выпил и удивленно посмотрел вниз. Из
раны текли водка и кровь.