Верно апрель. Деревья и травы, очнувшись от спячки, жадно пили корнями живительный сок,
пускали почки и завивали листы.
Рух слышал, как копошатся мыши
в полях, и
птица садится в гнездо. Отгуляна широкая и пьяная Масленица, сошла
большая вода, зеленоволосые мавки завели хороводы в заповедных
лесах, русалки выползали на припек из стылой торфяной глубины.
Весна - время надежды, радости и забот. А для Руха
Бучилы и вовсе страда. Весной, кроме прочего, просыпаются заложные
мертвецы. Из тех, что померли смертью дурной и Царствия Небесного
так и не обрели. Вытаивают в распадках, царапают когтями стенки
неглубоких могил, булькают в трясинах, увитые тиной, разбухшие, с
животами, набитыми головастиком и ужом. Снедаемые
голодом стонут и грызут себе руки, алчут плоти живой. Ползут с
перекрестков и поганых погостов к селам и деревням. А значит время
Руха Бучилы не вышло. Он еще нужен. Нужен мертвым и нужен
живым.
Рух встал, словно паря в
плотной, осязаемой темноте. Ступни не чуяли укусов промерзшего
пола. Суставы распрямлялись, сухо пощелкивая. Колени мерзко
скрипели. Старая развальня. В теле поганая слабость, движения
вялые,
во рту горький
привкус мышиного
дерьма. Надо поесть. Рух
поморщился, наконец поняв, что его разбудило. Чертово пение.
Монотонный гул сочился в череп, бился в висках. Вот оно что!
Господи, ну кто надоумил их петь? Сам Дьявол испытует на Рухе новую
муку. И неплохо выходит! Сукины дети. Приглушенные толщей земли и камня голоса
выводили самозабвенно:
– Выходи, батюшка, выходи-покажись!
Сейчас я вам покажусь,
сволочьё…
– Батюшка-Заступа,
Сыт будешь и пьян.
Надевывай кафтан,
На свадебку зван!
Ах вот чего они
горлопанят, – догадался Рух.
– На свадебку зван…
– Да иду я, иду! – взорвался Рух, эхо
зловещим отзвуком заметалось по стылым каморкам, отражаясь от
сводчатых потолков и ныряя в щели, заросшие чертополохом и мхом.
Кафтан,
говорят. Надо и правда
сыскать чего поприличней. Негоже на свадьбу голодранцем являться.
Особенно жениху.
Бучила
заухал смехом, похожим на карканье старого ворона. Рваная,
истлевшая хламида упала к ногам. Рух остался нагим. Так и пойти? А
толку? Ведь и слова против не скажут, задница голая, срам
болтается, а кланяться будут, словно выряжен в соболя. Раньше Бучила
и не такие шутки откалывал, а потом поостыл. Темен народишко и
запуган. Подохнешь с ними с тоски.