Он распахнул дверь, и Рух потерял дар речи. Взору открылся
обширный полутемный зал со стенами, увешанными всеми видами
смертоносных железок, известных на этой грешной земле: мечами,
саблями, алебардами, мушкетами, пистолями и не было им числа.
– Жутко, правда? – понизил голос старик. – Ненавижу это место и
продать никак не решусь. Это коллекция моего единственного сына от
первого брака. Саша погиб на шведской войне двадцать три года
назад. Идемьте, жуки в следующем зале.
– Знаете, граф, – Бучила завороженно застыл. – Хер бы с ними, с
жуками.
Солнце уцепилось за высокий шпиль колокольни Антониева
монастыря, не удержалось и, полыхнув напоследок размытой оранжевой
вспышкой, утонуло в глубоких снегах. На Новгород опустились ранние
зимние сумерки, плотные, липкие, серые, стремительно наливающиеся
густеющей чернотой. Улицы, площади и задворки тонули в подступающей
темноте, застывшее небо украсилось жемчужными россыпями блещущих
звезд. На Волхове потрескивал лед. Куранты на Часозвоне гулко
отбили шесть раз, и звук в морозном, искрящемся воздухе волнами
разошелся на версты вокруг. Улицы, примыкающие к Кремлю, и
дворянские кварталы замигали цепочками фонарей.
Возок шел мягко и ходко, с треском царапая полозьями лед. За
заиндевевшими оконцами проплыла ярко подсвеченная громада театра
«Монсиньи», с античным портиком и мраморными колоннами на зависть
иному дворцу. У входа толпился празднично одетый народ, судя по
огромным афишам, ставили «Снежную королеву», традиционную
новогоднюю оперу с коварными злодеями и благородными героями,
преодолевавшими все препятствия во имя любви.
Возок, как и прочее весьма нужное в разбойном хозяйстве
имущество, безвозмездно ссудила графиня Лаваль. Доверять ей,
конечно, Бучила особо не доверял и поэтому посвящать во все планы
не стал. Да честно сказать, планов и не было, так, наметки в общих
чертах. Единственное, мстительная графиня могла передать Шетеню,
что Рух точит на него зубы, но вряд ли для колдуна это окажется
новостью. Тем более, Бучила и так собирался лично высказать Шетеню
все накипевшее на душе...
Возок качнулся и замер.
– Приехали, – доложился Прохор, и Рух первым шагнул в морозную
тьму. Со всех сторон высились заборы и крыши, брехали дворовые псы,
откуда-то слева доносились приглушенные голоса.