В дверь отрывисто постучали. Устиньино сердце едва
не оборвалось. Кого черт принес?
Стараясь ступать бесшумно, прокралась в сени, прихватив
приставленный к стенке топор. Асташ не пошел,
не дурной. Трусливая скотиняка. Тяжесть железа вселила
уверенность. Стук больше не повторялся. Устинья прижалась
к двери, прислушалась. Тишина. Рядом брехали псы.
— Кто там? — с придыханием спросила знахарка.
Никто не ответил. Может, почудилось? Устинья коснулась запора.
Не открывай, дура, не открывай! Она встряхнулась,
прогоняя липнущий страх. Каждого чиха бояться?
Распахнула дверь и проворно отскочила, готовя топор.
Никого. Устинья вышла на крыльцо, ее потрясывало.
От обиды закусила губу. Верно, прохожий шутнул. Или парни
озоруют, скучно им, падлам. Почти успокоившись, она прошлась
по двору, помахивая топориком, проверила калитку, заглянула
в темный, страшный амбар. Внутрь зайти поостереглась. Вроде
знакомое, а ночью все другим кажется — настороженным,
злым. И темнота изменилась, став опасной и жадной.
От амбара Устинья на всякий случай отступала спиной.
Береженого Бог бережет. С крыльца осмотрелась еще раз.
Задвинула засов, не заметив пары комочков рассыпчатой, влажной
земли на полу.
В горнице словно стало темней, хотя лучина горела прежним
ровным огнем. Устинья вдруг перестала дышать. Мысли птицей
метнулись к оставленному в сенях топору. Дура, чертова
дура. В красном углу, под иконами, сидел человек в темной
хламиде, лицо закрывал капюшон. Устинья подавила рвущийся вскрик,
стрельнула глазами на дочь. Иринка спокойно, умиротворенно
спала.
— Здравствуй, Устинья, — голос ночного гостя был
низок, вкрадчив и хрипл. Знакомый такой голосок. Человек
сдвинул капюшон, приоткрыв худое, резко очерченное лицо,
пронизанное сеткой черных, болезненных жил. Тонкие губы тронула
мерзостная усмешка. На знахарку пристально глядели страшные,
завораживающие глаза — белые бельма, без радужки,
с черной точкой зрачка.
— Напугал, проклятущий, — Устинью чуть повело.
— Не тебя первую, если это поможет, — ласково,
по его меркам, улыбнулся Бучила. — Ты проходи, будь
как дома, садись.
— Спасибо, — Устинья присела напротив упыря, страх
понемногу ушел. — Говорила: ночью не приходи.
В прошлый раз соседка увидела, распустила слух, будто Степка
Кольцо ко мне шастает.
— А Степка не шастает?