– Слушай, Альберт, – заговорил Мика, когда мы выехали на кольцевую, – давно хотел у тебя спросить.
– Ну?
– Ты веришь в настоящую любовь?
Я решил, что ослышался, но Мика отвлекся от дороги и посмотрел на меня серьезно, без тени иронии в уголках карих глаз, после чего повторил:
– Альберт, ты веришь в настоящую любовь?
– А почему ты спрашиваешь? – вывалил я первое, что пришло в голову.
– Не знаю, задумался как-то… Вот смотри, есть, например, девчонка, да? Со своим характером, своими заскоками, своими желаниями и амбициями. А есть я. Тоже, в общем-то, не пальцем деланый и к чему-то стремящийся. Мы с ней, по сути, похожи на два железных прутика, которые просто так не согнешь. Витаем в отдельных плоскостях, пытаемся куда-нибудь приткнуться, живем своим чередом. И вот случается момент, когда некая сила сталкивает нас вместе и та же сила начинает сгибать наши кончики по направлению друг к другу. Она сгибает, сгибает, пока в итоге эти прутики не сливаются в один закругленный ободок. И слившийся ободок становится цельным, как будто и был таким с самого начала, без швов и срезов. Поэтому я и хочу у тебя узнать, веришь ли ты, что на самом деле существует такая сила, способная согнуть прутики?
– Я… я не знаю…
– А ты подумай.
– Мне кажется, что есть, – подумал я.
– А мне кажется, что нет, – ответил Мика. – Если говорить в терминах моей теории, то прутики уже должны быть согнутыми, чтобы хоть как-то скрепиться. А если они прямые, то что ж, тут уже ничего не поделаешь, такими и останутся.
– А ты какой?
– Что?
– Какой ты прутик, если говорить в терминах твоей теории?
Мика усмехнулся и потер подбородок – ширк-ширк, – как будто искал в нем ответ.
– Думаю, – наконец-то сказал он, – что с одного края все-таки закругленный, а с другого – прямой. И баран упертый, и вроде как влюбиться хочу… В общем, что-то похожее на кочергу.
– Кочерга? – повторил я. – Это сильно.
– А что, не так?
– Нет, все так.
Мика надавил на газ и обогнал красно-белую фуру с продуктами, а я задумался над его словами. Люди – железные прутики, а любовь – сила, которая сгибает и сплавляет их воедино. Хоть и грубо, слишком, я бы сказал, «по Мике», но что-то в этом есть, что-то даже поэтичное…
– Альберт?
– Да?
По его тону, на последнем слоге уходящем в горную пещеру, я понял, что сейчас будет ошеломительное откровение, вроде: «Я убил родителей, отдал младшего брата в рабство, а на вырученные деньги набил на заднице Бенито Муссолини со свастикой вместо лица».