Мужчины пожали друг другу руки, и уставший сидеть без дела переводчик с радостью удалился со сцены вслед за Критоном. Бриос тем временем простоял еще секунды три, раздумывая, что сделать дальше, куда пойти, до какого дна опуститься, пока не решил совершить круг в обход стола. После неторопливой прогулки он остановился у стула, где до этого сидел «старина Билли», молча посмотрел на зал, чмокнул левым уголком рта, мол, такие вот у нас дела, господа, и выпил оставшееся в бокале Критона шампанское. Через несколько минут на сцену вылетели птички-горничные и с тихим щебетаньем унесли все декорации, кроме Ненцена. Тот снова взглянул на зал, снова чмокнул левым уголком рта и, наконец, удалился. Свет полностью погас. На зрителя осела темнота. Лишь маленький огонек синего цвета мерцал у самого края сцены. Нет-нет, – подмигивал он, – это еще не конец. Мы просто не можем придумать переход от одной сцены к другой чуть поизящнее. Но вы не расстраивайтесь, господа, подождите немножко, вот сейчас, да-да, почти прямо сейчас раздастся сокрушительный храп, под звуки которого мы и вынесем новые декорации.
И он раздался.
И он раздался, да еще так мощно, что Чагин невольно дернулся, чтобы нащупать края одеяла, но не нащупал, потому что одеяла, естественно, не было. Был лишь условный рефлекс замкнутого мужчины, привыкшего с самого детства надеяться, что любой страх, любая проблема пройдут стороной, если посильнее закутаться. Но они не проходят. Ничего не проходит, – думал Чагин, – даже время, хоть и говорят: «время проходит». Времени, как такого, и не существует. Его нет, зато есть страх его потерять. Но как можно потерять то, чего не существует? Вполне легко. Нужно просто вообразить, что несуществующее на самом деле существует. Так, люди однажды и придумали нечто, способное помочь, куда-то направить, что-то подсказать. Секрет прост, – продолжал рассуждать Чагин, – стоит только поверить в свой талант, например, в его наличие, как он тут же откуда-то да и появится, зародится сам собой. Не всегда, конечно, получается, но все же получается. Сила мысли есть вера, помноженная на любовь и разделенная на ноль. Арифметическая бессмыслица, неопределенность или бесконечность – не важно. Стоит только внушить себе, что времени нет, что стареет тот, кто живет, что рождения нет, а есть лишь одна смерть, что стакан на половину не пуст и не полон, а вовсе не стакан, который, впрочем, все равно переживет тебя, твою семью, твой род, потому что стекло не умирает, как вдруг ты найдешь себя в театре, сидящим на галерке, уставившимся на двуспальную кровать в центре сцены и прячущимся за вымышленным одеялом и горой из софизмов.