Возвращались мы другой дорогой, что
было для пластунов делом обычным — туда-обратно мне с ними ходить
одним и тем же путём ещё не доводилось. В итоге сделали небольшой
крюк и вышли к позициям туземного пехотного полка. Аборигены спешно
расширяли лагерь, расчищая заросли и устанавливая палатки, за ними
приглядывали назначенные на командные должности выходцы из
Поднебесья. А вот среди артиллеристов краснокожих не оказалось
вовсе, у них вкалывали рабы, земляные валы и вовсе формировал один
из учеников школы Расколотой тверди.
Я тяжко вздохнул. Работёнка — не бей
лежачего. Не то что у нас.
— Чую, знатная мясорубка намечается!
— отметил Хомут, оглянувшись.
— Не болтай! — шикнул урядник на
командира нашего десятка, а уже в лагере спросил у меня: — Духа
удравшего разглядел?
— Ага, — подтвердил я.
Ну и пришлось вместо приведения себя
в порядок, хлюпая мокрыми ботинками, тащиться в расположение
мастеров мёртвых дел. Беспрепятственно миновав парочку караульных
кадавров, мы с урядником прошли в полумрак просторного сарая. Там
вовсю кипела работа: в заполненных алхимическими реагентами чанах
отмокали мертвецы, какие-то бочки были заполнены внутренними
органами, а по каким-то распихали конечности. Одни тайнознатцы
расчленяли покойников, другие вскрывали их, третьи наоборот —
сшивали. От едкой вони запершило в горле и начали слезиться глаза,
но сарай продувался сквозняком, совсем уж душно в нём не было. Не
задохнулся.
Как ни странно, тайнознатцев со
склонностью к белому аспекту было не больше трети, остальные либо
не имели таковой вовсе, либо представляли какие-то иные направления
магии. Главным же там оказался аспирант с глазами блёкло-розового
оттенка, который я бы назвал «телесным». Подобный оттенок, только
едва уловимый, просматривался у радужек новой подружки Дарьяна.
Был старший мастеров мёртвых дел
широкоплеч и мускулист, но при этом чем-то неуловимо походил на
одного из кадавров. Неестественностью телосложения, наверное. На
лице кроме бровей — ни единого волоска, кожа — гладкая-гладкая, как
у младенца.
Выслушав рассказ урядника, он скривил
презрительную гримасу.
— Вечно вы, пластуны, от каждой тени
шарахаетесь!
— Только тем и живы, — спокойно
заявил в ответ Седмень и повернулся ко мне: — Опиши духа!
Я старательно припомнил все детали, и
присоединившийся к разговору высокий худой дядька с серовато-белыми
глазами не удержался от тяжёлого вздоха.