— Крюк, раз она свое дело сделала,
пора и нам свое решить. Плата за твое лечение — свобода Филиппу.
Отпусти его.
Я замер, глядя на него.

Я замер, глядя на Моргана. Внутри
все сжалось, будто кто-то дернул за якорную цепь. Каюта, что после
ремонта на верфи Портобелло стала почти уютной, вдруг показалась
тесной. Свет от резного фонаря, подвешенного к потолку, падал на
стол, выхватывая царапины на полированном дереве. Запах свежего
лака смешивался с соленым духом моря, что тянулся через приоткрытый
иллюминатор. Но этот уют, черт возьми, не радовал. Рана на груди
ныла, хоть Марго и зашила ее так, что любой лекарь бы позавидовал.
Я был жив, но слабость цеплялась за кости, как мокрый парус за
рею.
Марго только что закончила менять
повязку — пальцы ее двигались ловко и уверенно, будто она всю жизнь
штопала пиратов, а не сидела в губернаторском доме принимая балы.
Кожа бледная, под глазами тени, но в движениях — ни капли
усталости. Она спасла меня, это факт. Три дня назад я истекал
кровью на этой самой койке, а в городе ни один лекарь не рискнул
подойти к «Принцессе». Морган шепнул потом, что это проделки Педро,
племянника губернатора, — запретил всем под страхом смерти. И вот
она, пленница, оказалась единственной, кто знал, как держать иглу и
не дать мне сгнить. Долг есть долг, и я это понимал лучше, чем
кто-либо.
Но отпустить Филиппа? Это не просто
пленник. Он знал про сокровища Дрейка. А еще он был носителем
системы. Отпустить его — все равно что выпустить акулу в шлюпку. Я
смотрел на Моргана, на его наглую ухмылку. Марго подняла голову. Ее
глаза встретились с моими — холодные, ясные, без тени просьбы. Она
сделала свое, я был жив благодаря ей. Отказать — значило плюнуть на
собственные правила, а я, черт возьми, жил по ним даже в этом
проклятом 17 веке.
— Ладно, — выдавил я наконец. — Раз
ты меня вытащила, Марго, долг есть долг. Филипп свободен.
Морган кивнул, будто сам только что
выиграл бой, и отступил к стене, скрестив руки. Стив, что торчал у
двери, хмыкнул и переступил с ноги на ногу, словно ждал, что я
передумаю. А я и хотел, честно говоря.
Отпустить Филиппа — это большой
риск. Он мог побежать хоть к черту на рога и выложить все, что
знал. Все, ради чего я тут кровь проливал, могло уйти в чужие руки.
Но слово сказано, и отступать было поздно. Я махнул Стиву: