— Ну? — буркнул я, выпрямляясь и
скрещивая руки на груди. — Чего явился? Навыки абордажника
показывать? Так рано еще, позже заходи.
Он кашлянул, шагнул внутрь и закрыл
дверь за собой. Движение было неловким, и я заметил, как он чуть не
зацепился сапогом за порог. Не похоже на того Филиппа, который
вчера чуть не полез ко мне с кулаками, когда я прижал его с
вопросами о Веже. Я хмыкнул, но промолчал, давая ему время, чтобы
собраться с мыслями.
— Крюк, — его голос был тише, чем
обычно, почти неуверенный. — Я тут подумал. Нам надо
поговорить.
— Даже так? — Я поднял бровь, взял
кружку с остатками рома. — Ну, садись, раз пришел. Не стой
столбом.
Я кивнул на стул напротив, а сам не
сводил с него глаз. Филипп помялся, но все же сел, подтянув стул
ближе к столу.
Как-то странно было смотреть на
такого Филиппа. Не знал что он и таким бывает. Это ж как его
приперло?
Дерево скрипнуло под ним, и я
заметил, как он сжал кулаки, будто готовился к бою. Только вот бой
этот был не с саблей, а со словами — и, судя по его виду, он в нем
уже проигрывал. Я отхлебнул рома, чувствуя, как терпкость обжигает
язык, и поставил кружку перед собой.
— Так что? — продолжил я, постукивая
пальцами по краю стола. — Выкладывай.
Он поднял взгляд. На его лице была
тревога. Это меня насторожило. Филипп выглядел так, будто его
прижали к борту и он не знает, как выкрутиться. Я выпрямился,
чувствуя, как в груди зашевелился старый инстинкт — тот, что
подсказывал мне когда пациент врал про свои болячки. Тут что-то
было интересное.
— Я пришел предложить… — голос
окреп, — союз. Да, союз, Крюк. Ты и я. Нам это выгодно. Обоим.
— Чего? Союз? — Я не сдержал
усмешки. — Это что, теперь ты решил, что мы братья по оружию? Ты
или рома перебрал или у тебя в голове проблемы, парень.
— Никакого рома, — он покачал
головой, его щеки слегка покраснели. — Я серьезно. Слушай, Крюк, я
знаю, ты мне не доверяешь. И я тебя понимаю. Но у нас… у нас общая
цель. И общая… ну, ты понимаешь.
— Вежа? — Я прищурился, наклонился
вперед и упер локти в стол. — Ты про нее, да? Наконец-то решил про
нее заговорить, носитель? Или это опять будет «моя тайна», и ты
свалишь, хлопнув дверью?
Он сглотнул, и я увидел, как кадык
на его шее дернулся. Его руки сжались сильнее, костяшки побелели,
но он не отвел взгляд. Это мне понравилось — хоть какая-то
твердость в нем осталась.