Доктор Крюк 3 - страница 33

Он встал, отодвинув стул.

— Докажу, — улыбнулся Филипп. — Пойдем. Увидишь сам.

Я усмехнулся. Посмотрим, парень, чего ты стоишь. А там решу, нужен мне этот союз или нет.

Интерлюдия.

Тортуга.

Ночь над Тортугой висела безлунная. В просторном зале губернаторского дома, где стены из потемневшего камня еще хранили эхо былых пиров, собрались люди, чьи имена редко произносили вслух без дрожи или проклятий. Свет масляных ламп отбрасывал тени на лица собравшихся, а за окнами ветер гнал волны к берегу, будто подгоняя их к чему-то неизбежному.

Жан-Филипп де Лонвийе, губернатор Тортуги, стоял у массивного стола, заваленного картами и пустыми бутылками. Его взгляд казался мутным, словно море перед штормом. Он был здесь хозяином, но все в комнате знали: настоящая власть принадлежала не ему.

Двое англичан, называвших себя Ридом и Коксом, сидели напротив губернатора. Их черные плащи с серебряными застежками блестели в полумраке, выдавая привычку к роскоши, которой не место среди пиратов. Лица их оставались непроницаемыми, будто вырезанными из дубовой доски. Это были люди Кромвеля, посланники лондонского железного кулака. И каждый в зале понимал, что за их словами стоит нечто большее, чем просто золото. Они пришли с приказом, и де Лонвийе, чья дочь Изабелла томилась где-то в плену у англичан, не мог им отказать. Он лишил Доктора Крюка, бывшего корсара Франции, каперского свидетельства — не по своей воле, а под давлением этих двуъ проходимцев. Жан-Филипп приберег свой тайный козырь, но нужно было время для его розыгрыша.

Рид и Кокс созвали сюда всех, кто мог держать саблю или пушку, чтобы обсудить дело, от которого несло огромной авантюрой и деньгами.

Рядом с англичанами расположился Эдвард Мансфелд — высокий, жилистый мужчина с седыми висками и шрамом через бровь. Его темно-синий камзол был потерт, но сидел ладно, а в движениях сквозила уверенность человека, привыкшего командовать. Он молчал, изредка поглядывая на карты, будто уже видел перед собой берег, который предстояло взять.

Рядом с ним сидел Джон Моррис — моложе, с рыжеватой бородой и хитрым прищуром. Франсуа Олоне, протеже французов, стоял у окна, скрестив руки на груди. Его черные волосы падали на лоб, а в глазах горела ненависть, которую он не пытался скрыть. Этот человек, чье имя гремело от Карибов до Бискайского залива, когда-то попал в плен к Бартоломью Роджерсу и до сих пор носил шрамы от той встречи. Теперь он здесь, нанятый англичанами. Напротив него, у стены, прислонился сам Роджерс — широкоплечий, с густой бородой и ухмылкой, от которой кровь стыла в жилах. Его одежда, красный камзол и черные штаны, была покрыта пятнами пороха, а в руках он вертел золотую монету. Никто не знал, что дочь де Лонвийе, Изабелла, находилась у него в трюме, переданная людьми Кромвеля.