В это весеннее, теплое, раннее утро барская шестнадцатилетняя дочь уже не спала. Потягиваясь спросонья на большой мягкой перине, укрытая одеялом из гусиного пуха.
Темно-русые волосы длинные, густые волосы распустились по всей большущей подушке. Дашенька, как ни старалась зажмурить свои серые глаза, они как нарочно сами открывались. А мысли ей так и подсказывает:
– Матвей-то уже давно двор метет, иди к окну посмотри.
Как Даша не вертелась на мягкой перине, а из головы Матвей так и не уходит.
– Господи, – сказала она, – помоги мне уснуть.
И глянула в угол своей спальни, где стояла икона с образом Иисуса Христа, который поднял два пальца своей руки вверх, и как будто сказал ей:
– Нет, Дашенька, ты не уснешь, а сейчас встанешь и подойдешь к окну, будешь смотреть на Матвея, и этим ты будешь наслаждаться.
Даша, как ужаленная, соскочила с постели, подошла поближе к образу Иисуса Христа, упав на колени, стала молиться, прося пощады:
– Спаси меня, Господи.
Но Иисус Христос был неумолим. Он как будто смеялся над ней и говорил:
– Иди к окну, твой крепостной Матвей уже работает, а ты, дармоед, просишь у меня спасение.
Даша побледнела, встала на ноги.
– Что со мной делается? – вслух спросила саму себя, еще раз перекрестилась перед иконой, повернулась и пошла к окну, из которого видно, как Матвей метет двор. Потом быстро подошла к окну и увидела Матвея. Даша остановилась, на душе сразу потеплело, появилась какая-то радость, как будто она не видела его целую вечность. Потом появилась у нее мысль, и она вслух сама с собой заговорила:
– А что, папеньки дома нет, он в Москве, позову старшую хозяйку по дому и прикажу найти какие-нибудь бросовые папины сапоги, шаровары, рубашку. Сапоги почистить, а одежду помыть, погладить и одеть Матвея. А что, если эта старшая по дому дрянью окажется и скажет маменьке? – Немного подумала и опять вслух сказала. – Маменьке я скажу так: управляющий у нас уже старик, а Матвейка умный, работящий парень, а грамоте я его научу. Маменька моя добрая, умная.
Только проговорила эти слова, сзади чьи-то руки коснулись ее плеча. Даша вздрогнула, побледнела, быстро повернулась, перед нею стояла мать. Даша бледная в лице смотрела прямо в лицо матери, потом все ее тело задрожало, и слезы покатились из глаз. Увидев в лице матери ласку и доброту, Даша упала на грудь матери и громко зарыдала, говоря дребезжащим голосом: