Флаг над театром был поднят, а значит, шло представление...
– Пьеса уже началась, – шепнула Соланж. – Пустят ли нас?
– Я скажу, что друг Питтса – и пустят. Не бойся, Роб! – повторил он опять и, они оказались в открытом дворе перед сценой, полном народа.
Театр внутри оказался восьмиугольным с тремя ярусами для зрителей, с выкрашенными деревянными стенами, вымощенным кирпичом потом и небом над головой. Сиденья зрителей поднимались вверх, как лавки судей, и ярусами окружали широкую сцену.
Молодые люди завороженно осматривались вокруг, когда огромный детина опустил им ручищи на плечи.
– Безбилетники? Так не пойдет. Платите пенни или проваливайте!
– Вы не так поняли, – вывернулся из-под широкой ладони Шекспир, – я друг Питтса, актера из труппы. Мы и сами актеры, пришли искать место в театре.
Нахмурившись, здоровяк пробасил:
– Нет у нас никого по фамилии Питтс. А если хотите играть, так приходите с утра – представление каждый день в три – или спросите за сценой! Хотя не уверен, что Бёрбедж вас примет, он нынче не в духе!
– И все-таки мы бы рискнули.
– Тогда вам туда. – Говоривший указал на лесенку сбоку сцены, и они под грянувший хохот толпы поднялись по ней, оказавшись в темноте за кулисами. Здесь, за занавесом темно-синего цвета, толпились актеры, разодетые в удивительные костюмы, играли «Тамерлана Великого», а потому удивляться экзотике не приходилось, но Соланж все равно показалось, что она в волшебном лесу, полном неизведанных ею существ.
Она, кажется, даже дышать перестала...
– Эй, кто вы такие? – окликнул их кто-то.
– Я друг Питтса, хотел бы увидеться с ним.
– Питтса? У нас нет такого.
– Но как же, он сам говорил, что состоит в труппе «Глобуса».
– Врал, должно быть. У нас Питтса нет!
– Но он играл брата Джакомо в «Мальтийском еврее».
– Джакомо? – Говоривший задумался. – Так ты о косом? Он ушел месяца три-четыре назад. Слышал, подался в труппу «Слуг лорда-камергера»... А что, зачем он тебе?
Шекспир переглянулся с Соланж. Вид у него был совершенно растерянный, он явно не ожидал такого расклада... И уже собирался что-то ответить, когда со стороны актерских гримерок ворвалась «дама» с поднятой до пупа юбкой. Ноги у «дамы» оказались, к слову, мужские и волосатые и пробасила она совершенно неженственно:
– Где эта, будь она трижды проклята, Мэри Уокер? Мне вот-вот выходить, а юбка Абигэйл порвана по подолу. Как мне прикажете выйти в такой? Я, что ли, какая-то шлюха, а не уважающая себя женщина, дочь мальтийского джентльмена? – И актер закатил глаза. – Я отказываюсь играть в таком виде.