Не приживётся тут наша физкультминутка, уж поверьте.
Никаких речей никто не толкал, и соревнование не затягивал.
Бегали парами, и происходило всё быстро, ведь дистанции были
смешные по нашим меркам. Ничего сверхвыдающегося пока никто не
демонстрировал, если, конечно, учитывать, что каждый юноша тут был
атлетом, каких на Земле сыщи ещё. Но магии не было, насколько я мог
судить, пусть этот момент тренером и не поднимался, покуда он
расписывал правила. Видно, в нашем возрасте, включая лет
восемнадцать-девятнадцать, манипуляциями с магическими цепями себя
и правда можно было скорее скуксить, чем усилить.
Иначе я вообще ничего не понимаю.
Но вот подошёл и мой черёд: последняя двойка в паре с крепко
сбитым, загорелым, не очень высоким, уступающим мне на пол-головы
брюнетом, красующимся перед зрителями и девицами в особенности. Я
на его фоне смотрелся голодным родственником – не такой широкий в
плечах, ни разу не откормленный… но это для бегунов даже в плюс,
насколько мне известно.
Заняв позицию на старте, я вгрызся пальцами в почву: обувь
бегунам, естественно, не полагалась, ибо нефиг. Голыми бегать не
заставляли – и на том спасибо.
Меж столбами, на первой и самой короткой дистанции являющимися
финишем, вновь натянули не самую яркую белую ленту, от напряжения
колеблющуюся – так не перепутаешь, кто придёт первым.
– На ста-а-арт!..
Я вышел к первой линии, наклонившись вперёд и уперев пальцы
обеих рук в почву. Всё внимание сконцентрировал на опорной,
толчковой ноге. Осталось дождаться отмашки, и…
– Бегите! – Взмахнул рукой геральд, а я рванул вперёд!
Каждый шаг вызывал непринятие у цивильной части моей личности, и
одновременно с тем отдавался эхом привычной рутины в отголосках
памяти прежнего владельца тела. Разогретые, – никто не запрещал
поддерживать ток крови в конечностях незадолго до отмашки, – стопы
впивались в землю, мышцы работали на пределе, а лёгкие моментально
начали ощущаться раздуваемыми кузнечными мехами – я словно не
только-только рванул с места, а пробежал по меньшей мере пять
километров. Перед глазами не маячило ничего кроме белой ленты, а
шум толпы слился в монотонный, растянутый во времени гул: такое
бывает, что мозг в моменты чрезвычайного эмоционального напряжения
ускоряет свою работу, и субъективно время как будто
замедляется.