Девушка с любопытством огляделась по
сторонам. Она раньше на корабле никогда не была. Тут, в неглубоком
трюме, где она едва бы выпрямилась во весь рост, лежало богатство
немыслимое. Четыре бревна какого-то странного дерева, очень
темного, почти черного на срезе, огромные амфоры непонятно с чем,
вазы из какого-то белого камня с вырезанными плоскими фигурками,
стоявшими боком, десятки мелких кувшинов и кувшинчиков, куски
мутного стекла в широких горшках, кипа выделанных кож и огромная
гора меди. Слитки были похожи на маленькие бычьи шкуры, она видела
их множество раз. Отец ее кузнецом трудится у царя Лесбоса. Он медь
по весу получает, а потом так же по весу возвращает изделия из
бронзы. Ему писец царский за это зерно, масло и вино дает.
Только вот в последнее время мало у
них зерна, отец больше лежит, чем работает. Он кашляет все время, и
такой худой стал, что ребра скоро кожу прорвут. Помрет того и
гляди. Кузнецы долго не живут. Они, когда медь плавят, туда
дробленый мышьяк бросают. От того мышьяка недобрый дух идет, и он
выедает кузнеца изнутри, словно червь какой. Говорят, когда честное
олово в медь добавляли, такого не было. Но олова мало сейчас, и
дорогое оно. Вот оттого и болеют кузнецы, и отец ее на глазах
угасает. Потому и злой такой. Детей у отца полная хижина, а когда
он помрет, кто их кормить будет? И так едят раз в день, потому-то
младшие до того худы, что почти прозрачными кажутся. Когда рыба в
их доме появляется — это счастье великое. А кто теперь за ней в
море пойдет? Отец совсем плохой, а в последнее время даже хромать
начал, как ахейский бог Гефест. Тот, видать, тоже мышьяка
надышался.
Небогатый у них царь, потому как сам
остров небогат. Так люди говорят, которые в Микенах, в Пилосе и в
самой Хаттусе бывали. Правда, царь все одно лучше живет, чем они.
Дом у него за каменной стеной, он стоит на высокой, неприступной
горе. Там кур и свиней много, и десяток рабов коз пасут. Эх! Вот бы
к царю в дом продали! — размечталась девчонка. — Это куда лучше,
чем за босяка замуж пойти. Всегда сыта буду. А если рожу ему сына
крепкого, глядишь, и не погонят на улицу, когда старухой беззубой
стану.
Нет, дома совсем плохо, —
рассудительно подумала Феано, — и голодно до того, что за долги так
и так в рабство заберут. А тут хоть накормили от пуза. Ее новый
хозяин раздел, осмотрел придирчиво, но изъян нашел только один:
худовата она. Он ей хлеба и каши столько дает, что она осоловела
уже от непривычной сытости. Наверное, откормить хочет перед
продажей. Так она согласна. Лучше пусть сытую продают, чем
голодную.