Он осторожно провел рукой над лицом юноши, не касаясь кожи, чуть шевеля пальцами, будто грея их над бьющимся, горячим огнем свечи. Затем он приблизил и свое лицо к его, не то согреваясь тем же теплом, не то прислушиваясь к его дыханию.
– Обычный темноволосый ангелок, – произнес он, наконец, будто подводя итог исследованию.
– Простите, мистер Лорел! – Саша вскочил так резко, что чуть не врезался головой в лицо Филиппа. – Я пропустил начало вашей истории? Я надолго заснул?
– На секунду, не больше.
– Сам не знаю, как такое получилось. Это все шампанское! Квасок таможенный…
– В кабинете порядком душно. Погодите…
Филипп поднялся, подошел к окну и открыл узкую форточку, расположенную у самого подоконника. Рядом он зачем-то положил череп и тот словно уставился на улицу, грустный, неподвижный и беспомощный. От свежего прохладного ветерка, потянувшегося в комнату, Саше быстро стало легче. Сам Филипп тоже отчего-то стоял, тревожно переводя дыхание.
– Мистер Лорел, все в порядке?
– Да! Да, mon cher. О чем это я? Ах да! Страшная история…
И он снова говорил словно бы чужими словами.
***
«Это случилось во времена очень давние, когда земля, ныне зовущаяся Египтом, носила иное имя – Кемет.
Купец и торговец Маи в свое время оставил Фивы вместе с большинством людей, стремящихся жить в столице. С собою он привез свою дочь – Ренефер. Жена его умерла при родах, и ребенок был для него величайшим сокровищем. Он заботился о ней и воистину лелеял ее, будто садовник – царскую розу.
Во времена религиозной смуты Ренефер была еще совсем ребенком и не знала иной родины, кроме новой столицы и иной веры, кроме веры в солнечного Атона.
Годы шли, ускользали, словно воды Великого Хапи, в вечность. И Ренефер расцвела благодарным цветком, превратившись в настоящую красавицу, оправдав свое имя.3 Когда ей минуло пятнадцать лет, и по восточным меркам она превратилась в зрелую молодую женщину, настало время подумать о замужестве. Многие знатные люди, с которыми Маи состоял в добрых отношениях, делали ей предложения, но всем отвечала отказом капризная красавица, а отец не противился желанию дочери.
В ту пору умер от лихорадки помощник и писец Маи. Он был хозяину еще и давним другом, и оттого еще придирчивей выбирался новый. Наконец, когда бумаги и дела пришли в полный упадок, и ждать дальше было нельзя, он нанял смекалистого и способного юношу по имени Тао.