Stardust и изучить практики сочинителей и исполнителей времен его популярности, но и услышать, как разные артисты в то время играли данные композиции. Это очевидное преимущество, однако такое положение дел подталкивает нас расценивать подобные записи как репрезентативные даже тогда, когда на деле они таковыми не являются, и – поскольку мы обладаем своим собственным вкусом и при этом вынуждены слушать изучаемые записи снова и снова – уделять внимание тем пластинкам, которые нам нравятся, и игнорировать те, что нагоняют на нас скуку. Так, например, рассматривая 1920-е гг., мы склонны основное внимание обращать на записи Луи Армстронга в составе
Hot Five[68], даже несмотря на тот всем известный факт, что этот коллектив никогда не играл за пределами студии, и избегать музыки Гая Ломбардо именно из-за того, что он записал сотни пластинок: ведь мы не можем вынести суждение, не прослушав репрезентативную часть его наследия, а это быстро нас утомит.
Это приводит меня к последнему на настоящий момент рассуждению: труднее всего, изучая прошлое, принять как должное чужие вкусы и выборы, которые кажутся странными или неприемлемыми, и постараться описать их, сообразуясь с их собственной логикой. Я начал это введение цитатой из книги академического пианиста и историка Чарльза Розена и хочу закончить другой его цитатой. Согласно Розену, нам трудно положительно оценить новые или незнакомые стили во многом из-за того, что это требует от нас приятия не только самого их звука, но и отсутствия в них тех качеств, которые мы полагаем необходимыми. Музыка оркестра Уайтмена и The Beatles была столь феноменально популярна не в последнюю очередь оттого, что оба коллектива смешивали стили, которые более взрослая аудитория находила грубыми и немузыкальными, с привычными для нее элементами, в силу чего слушатели могли получать удовольствие от музыки, не отказываясь от прежних стандартов качества, и ощущать себя обладателями широкого кругозора и современными людьми, не меняя своих вкусов. Однако, как пишет Розен: «Признание нового стиля – это настолько же акт отречения, насколько и попытка приятия»[69], и это верно для любой идеи, как старой, так и новой, из числа тех, что радикально отличаются от наших собственных.
На протяжении XX столетия на свет появилось множество идей, технологий и музыкальных стилей; все, что укоренилось в нашей жизни, потребовало от людей как приятия, так и отречения. Электричество, автоматизация, рэгтайм, кино, джаз, радио, воздушное сообщение, усиление звука и рок-н-ролл были равно чудесными и разрушительными явлениями. Чтобы проследить их эволюцию, нам нужно всегда помнить не только о связанных с ними достижениях, но и о потерях, и смириться с тем фактом, что многое из восхищающего нас теперь когда-то вызывало затруднения у многих хороших, умных и талантливых людей. Так, без звукозаписи мы не услышали бы большую часть музыки, о которой я пишу в этой книге, но во многих аспектах не было ничего более разрушительного для музыки, нежели фонограф. Поэтому я начну книгу с рассказа о том, как выглядела музыкальная жизнь до появления звукозаписи.