А теперь разум этого человека по
какой-то причине оказался в сознании Пантелеймона – молодого
солдата Сумского гусарского генерал-майора Осипа Иванович Лыкошина
полка. Судя по всему, после проведения экзекуции шпицрутенами,
ласково именуемых здесь «палочками», сердце гусара не выдержало и
перестало качать кровь в организме. В результате мозг почти умер –
и тут как раз и случился «перенос сознания». Понятно, что
«медкомиссия» у здешних рекрутов была сугубо формальная: главное,
что рост бойца – не ниже нормы, наличие передних зубов, чтобы
солдатик легко мог скусить оболочку бумажного патрона, да
указательных пальцев, дабы было, чем нажимать на спусковой крючок –
вот, пожалуй, и все требования. А что у молодого парня вдруг
имеется, допустим, порок сердца – так «на всё божья воля, божьей
волей и помре». А вот не надо было казенный провиант пропивать!
Ну да, отныне Гордеев зарёкся пить
спиртное, кроме как по прямому приказу командования: мало ли, какой
повод оно, командование, может придумать? Может, за геройство чарку
нальют, или в честь тезоименитства Государя императора Павла
Первого Петровича весь полк «осчастливят»? Сомнительно, конечно –
но всякое случается в жизни, а в армии – тем более. С того дня, как
в «лезарет» явился его благородие господин доктор и, увидев, что
наказанный «палочками» гусар жив и уже в состоянии стоять, держась
за стенку, приказал «лечение» заканчивать и приступать к службе,
прошло уже больше двух недель.
На дворе стояли тёплые осенние
деньки. Полк, после подавления ляшского мятежа, в декабре 1796 года
из белорусского города Новогрудка прибыл в Тульскую провинцию и был
раскассирован на постой в старинных русских городах Тула,
Богородицк, Венев, Одоев, Кашира и Алексин. Эскадрон, куда попал
забритый в рекруты в 1798 году солдат Гордеев, стоял именно в
Алексине. Господа офицеры квартировали по домам городских
обывателей, солдаты же были размещены в
амбарах[1] ниже Соборной горы. До
постройки специальных казарм для обычного, по сути, гусарского
эскадрона, в уездном городке никто пока не додумался. Тот самый
«лезарет» представлял собой клетушку с лавкой и столом – но,
конечно, поротого гусара никто даже на лавку помещать не стал –
довольно и того, что дали отлежаться хоть на голом полу, зато под
крышей. Вообще отношение к молодым солдатам было жёсткое: бытовала
поговорка «двух рекрутов забей, ан третьего выучи» – вот унтера, да
порой и господа офицеры и старались, выбивая «вольный дух» из
вчерашних сельских парней. Впрочем – в двадцать лет – средний
возраст рекрута – у многих из «парней» вполне имелись и жёны и
малолетние дети. И это было тяжело: жена-солдатка, или, как ещё
говорили, «жалнёрка», после того, как мужа забирали на пожизненную
царёву службу, оказывалась, согласно закону, лично свободной и от
крепостной зависимости, и от сельского «опчества», но при этом
оставалась жить там же, где и прежде. Вот только с этого момента ей
не полагался земельный надел – ни для поля, ни для огорода, а без
ведения сельского хозяйства – как прожить при, фактически,
натуральном образе жизни? Вот многие из таких «свободных» и
начинали зарабатывать себе и детям кусок хлеба банальной
проституцией. Был ещё вариант, когда с разрешения полкового
начальства рекрутским жёнам разрешалось следовать за мужем к месту
службы – но это зависело от благосклонности господ офицеров и от
материального состояния – поскольку солдатиков набирали по всей
европейской России, за некоторыми исключениями, и угоняли служить в
дальние дали. За казённый, конечно, счёт. А вот семьям на переезд
никто не давал ни копейки: есть средства – нанимайте транспорт и
поезжайте – кормясь при этом сотни вёрст своим провиантом. Нет
денежек – идите пешком те же сотни вёрст или сидите дома… Скажем,
между теми же Новогрудком и Алексиным по прямой, как птица летит,
семьсот двадцать вёрст. Пехотинец мог бы пройти это расстояние за
двадцать три дня, вот только движутся солдатики не сами по себе, с
одним ружьём, а при конном обозе, и каждые дня три-четыре делают
суточные остановки-днёвки. Конечно, суворовские полки ходили и
быстрее – но где тот фельдмаршал Суворов, и где – уездный городок
Алексин? Так что с семьями у солдат было откровенно плохо.