Он протянул руку и выдернул ленту из моих рук, сказав:
– Я сам, ты лучше свои коленки обтирай, они у тебя тоже все в крови. Вон, смотри, широкий зеленый лист, сорви его и приложи к ранкам и замотай. Тебе придется еще маленько оторвать от юбки кусок материи.
– Да нет проблем, – ответила я и начала отрывать еще одну полоску. Юбка уже от длины по щиколотку становилась медленно мини-юбкой, она была уже практически выше колен.
Пацан неумело обмотал пятку, хотя, может, от того, что лента была не настолько длинной, чтоб наложить нормальную повязку. Сорвав широкий лист, на который мне показали, отряхнув его и маленько обтерев об свой топ, я приложила лист к ранке, немножко обмотала, и, поделив ленту пополам, завязала, и получилось даже неплохо, бинтовать я все же умела. Потом глянула на Эгона и сказала:
– Твоя повязка слетит, как только ты пошевелишь ногой, дай я перевяжу.
– Не упадет, хотя ты и вправду вяжешь лучше, чем я. Ну на, замотай, у тебя это получается хорошо.
Он размотал ногу и протянул окровавленную ленту мне, взяв ее, я глянула на его пятку, мне показалось, ее нет, кабан ее, наверное, съел, во всяком случае, кровяное месиво не дало мне что-либо увидеть, меня затошнило, я бросила повязку на Эгона и шарахнулась в сторону, чтоб не извергать свой съеденный завтрак прям на него…
– Вот неженка, черт бы тебя побрал, раз не можешь, чего говоришь «давай перевяжу». Сидела бы спокойно. Нет, теперь еще если в обморок упадешь, что я с тобой делать буду, – заворчал он. А сам заматывал снова свою пятку.
Желудок мой возмущался, вызывая позывы рвоты. Но меня не рвало. Только глаза просились на лоб от рвотных позывов. Я прилегла на камни боком, закрыла глаза. Немного полежав, мне полегчало. Эгон продолжал что-то ворчать, но я не вслушивалась, о чем он там бурчит. Повернувшись на спину, я посмотрела на небо, оно было такого же ярко-голубого цвета, как и ранним утром, когда я вышла во двор своего дома. Это чистое голубое небо и потянуло меня, как бабочку, в лес. Как я хотела тогда порхать, и как сейчас, лежа на камнях, не хотела даже шевелиться, силы покинули меня окончательно. Я очень хотела домой.