– Так мы её восстановим, будет лучше
прежней! – Пушкин обернулся ко мне.
– Ну что, Александр, Антон, пойдёте
ко мне в экипаж, вот на эту вот красавицу? – кивнул я на «Пантеру».
– Зарплату по мирному времени положу не сильно большую, ну а в
военное время уже другой разговор будет. Но сразу скажу, заплатить
за учёбу – хватит. Короче, вы думайте. Хаген, сдашь технику под
опись! Я домой пошёл, меня жена ждёт, а я с вами-алкашами
валандаюсь...
ДОМА!
Как Серафима рыдала, когда я домой
приехал – это я вам расписывать не буду. Не смотрела ни на медаль
новую, ни на погоны, только жалась ко мне маленькой птичкой. И
радовалась, и пугалась, и вглядывалась в меня пристально, когда
думала, что я не вижу. Но... однако ж чуйка у меня теперь, её не
обманешь. Испугалась и за меня, и нового меня. Зверя во мне
испугалась.
Успокаивал я её, применяя всё своё
красноречие, как мог. А под конец сказал:
– Серго же ты не боишься?
Она удивилась этой новой мысли и
согласилась:
– Не боюсь.
– С Дашей у них всё хорошо?
– Хорошо, – согласилась Сима. –
Особенно после того, как он её по-настоящему украл.
– А я тебя сразу как следует украл.
Так что у нас с тобой вообще всё ладно будет.
Этот смешной аргумент почему-то
окончательно успокоил жену. Потом мы пообедали дома, сына поручили
няне, а сами в спальне заперлись. Потому что я соскучился, и до
ночи ждать терпежу совершенно нет! И... жар и страсть супружеской
постели, на удивление, оказались для Симы более убедительными, чем
слова.
А потом я лежал, обнимал её и думал,
что встану теперь только завтра. Часов в одиннадцать, чтоб
перекусить – и рысью в воздушный порт. Нет, в десять, чтоб сперва
ещё разок, а потом уж... Довольный был, как кот, сметаны
обожравшийся. И Зверь внутри меня был столь же доволен и
окончательно умиротворён.
Но.
Все мои миролюбивые планы поломали
три весёлых князя, которые домой явились на несколько часов раньше
меня и, соответственно, выспаться уже успели.
И теперь им хотелось праздника,
ядрёна колупайка! Привалили с пирогами, винищем, мясом
маринованным, которое жарить надо было непременно у нас, радуясь,
что я живой.
А мясо – не так уж
плохо.
Ладно-ладно. Встаём...
И несмотря на моё внутреннее
ворчанье, вечер получился хороший. Уютный, почти семейный. Девчонки
все меня обнимали, особенно Маша, которая от радости всё плакала. А
она такая забавная стала, кругленькая совершенно. Вот-вот, судя по
всему, со дня на день... И вот, прямо пока я это думал, Машенька,
весело смеявшаяся над какой-то Витгенштейновской байкой, охнула и
замерла.