– Что? – испуганно спросили Даша с
Сонечкой.
– А... – тоненько охнула Маша и
схватилась за поясницу.
– Ну вот и дождались! – Серафима
кивнула Ивану, который ещё ничего не понял: – Давайте-ка
потихонечку до дома и вызывайте доктора. Да не суетитесь, спокойно.
Первые же роды.
Вот у Сокола глаза стали круглые, по
полтиннику!
Зато Марта не потеряла самообладания
вообще, быстро прошла к выходу и что-то крикнула с крыльца. В доме
мгновенно появились девушки охраны, следом какие-то ещё мужчины из
охраны, Марию чуть не на руках вынесли и, словно хрустальную
статуэтку, потащили в их домик. Следом торопились Иван, Сонечка и
Петя Витгенштейн (этот, видимо, Соню побежал поддерживать).
– Лишь бы всё нормально...
Тьфу-тьфу-тьфу, – сплюнула Даша. – Хоть не спи, пока не
узнаем...
– Дашенька, – взял её за руку Серго,
– там, я думаю, сама императрица помогать придёт. О чём ты
переживаешь?
– А как не переживать, когда само
переживается? – Даша вздохнула. – Ой, давайте за Машу и младенчика
по рюмочке, да пойдём мы, пока нас хозяева полотенцами гнать не
начали.
Все с облегчением посмеялись над
немудрящей шуткой, выпили по рюмочке и разошлись. Серафима
бросилась было со стола прибирать, но Марта живо её
выпроводила:
– Идите-идите, фрау Серафима! Мы
прекрасно справимся, тут ничего сложного...
И правильно сделала. Потому что я
смотрел на жену и чуть не облизывался. Мне ведь завтра опять
лететь. А выспаться я и в дирижабле успею...
* * *
Разбудил меня Зверь. Ну, как
разбудил. Аккуратно так во сне намекнул, что ночь прошла, а у жены
сегодня выходной. И заняться мне в полёте будет нечем. И глупо
просто так спать, когда она вот тут, вкусная, мягкая, розовая... Я
прям сразу проснулся и... напал, так скажем, без предупреждения.
Сладкая моя...
За расслабленным и уютным завтраком
нам сообщили новость, что около трёх часов ночи Маша родила
мальчика. Младенец здоров. Пока никого не пускают – к дитю и не
пустят до сорока дней, по обычаю. Увидеть Машу можно будет дня
через три.
Что ж. Всё хорошо – прекрасная
новость, как по мне.
В общем, к воротам ангара клуба по
вооружению я подходил в совершенно благостном настроении. Внутри,
судя по всему, кипела жизнь.
НА АМСТЕРДАМ
Что-то сверлил (если я правильно
определил манипуляцию по звуку) Пушкин. Он стоял в некотором
отдалении, склонившись у станка над какой-то деталюхой. И наше с
Хагеном явление совершенно игнорировал.