Русь. Строительство империи 6 - страница 7
Через несколько часов Веслава вернулась. Ее лицо было мрачнее тучи.
— Почти никого, княже, — доложила она. — Нашли нескольких, прятались в погребах, в развалинах. Совсем обезумевшие от страха. Говорят мало, все одно твердят: напали ночью, со всех сторон, ворота кто-то открыл. А потом резня и пожар.
— Добрыня? Илья? Ярополк? — спросил я, хотя уже знал ответ.
— Следов нет. Ни живых, ни мертвых не опознать. Слишком много… всего. Но люди Ильи и северяне Добрыни, похоже, бились до последнего. Мы нашли несколько очагов сопротивления у стен и на Горе — там трупов навалено больше всего, и наших, и древлянских. Похоже, древляне тоже понесли потери при штурме, но потом они просто убивали всех подряд.
— Выжившие что-нибудь еще говорили о нападавших?
— Говорят, когда древляне уже вовсю грабили город, появились какие-то другие воины. Не древляне. Хорошо вооруженные, в чудных доспехах, нездешних. Они в бою не участвовали, но потом ходили по пепелищу, собирали ценности, командовали древлянами, указывали, что поджигать. Говорили на незнакомом языке. Кто такие — никто не знает.
Незнакомые воины. Командовали древлянами. Византия? Или кто-то еще? Это меняло дело. Одно дело — дикие древляне, ослепленные местью и жаждой добычи. Другое — если за ними стоит кто-то более могущественный и расчетливый.
— Ясно. Выживших накормить, оказать помощь. Узнать все, что можно, но не терзать их. Завтра на рассвете выступаем.
— Куда, княже? — Ратибор удивленно поднял брови. — Не будем пытаться закрепиться? Осмотреть город?
— Осматривать нечего, — я обвел взглядом черные руины. — Киев мертв. На время. Наша цель — Искоростень. Мы должны уничтожить причину этой трагедии. А потом вернемся сюда и отстроим город заново. Но сначала — месть. Идем на запад, в древлянские земли.
Десять дней марша стерли из памяти лица муромских и вятичских мужиков, превратив их в единую серую массу, бредущую за мной на юг. Десять дней муштры на коротких привалах, десять дней скудного пайка и холодных ночевок под открытым небом. Они роптали тише, шагали ровнее.
Утро над разрушенным Киевом выдалось серым и промозглым. Низкие тучи цеплялись за верхушки уцелевших деревьев на холмах, мелкий, нудный дождь начал накрапывать, превращая пепел и пыль в грязное месиво. Настроение в лагере было под стать погоде — подавленное, мрачное. Ночевка на виду у уничтоженного города не прошла даром. Даже самые черствые души прониклись ужасом и осознанием того, что война — это не только слава и добыча, но и вот такое — смерть, разрушение, смрад.