Честно сказать, эта мантра мне совсем не помогла, но по крайней мере помешала огрызнуться в ответ.
— Достаточно, чтобы вести собственную статистику.
Опустив правый локоть на стол, Булатов упёрся большим пальцем в подбородок и смотрел на меня не мигая. Его взгляд в который раз за этот вечер прокладывал по моему лицу замысловатый маршрут. Он будто и впрямь меня читал. Боже, до чего странный человек…
— Вот настолько внимательная к деталям.
— Это необходимость. Я должна узнать человека. Должна понять, чем он живёт и дышит. В противном случае помощник из меня никудышный.
Да что он на меня так смотрит? Что он там вычитывает на моём лице?
— Моя очередь, Дамир Александрович.
— Вперёд.
— Почему у вас такое прозвище?
— Чудовище?
— Нет.
— Синяя Борода?
— Нет.
— Отшельник?
— Нет.
— Зверь из загородного замка?
— Да нет же! Господи боже, они и так вас называют?
— И это только начало списка.
Внезапно для себя самой я рассмеялась. Нет, это… это правда было смешно. И очень неожиданно. Боже мой, Дамир Булатов умеет шутить… Как самый обыкновенный человек.
— И-и-извините, — мои плечи тряслись, и я безуспешно пыталась подавить свой, возможно, неуместный приступ веселья.
— Не извиняйтесь. В этом доме не так часто смеются. А у вас приятный смех.
От неожиданного комплимента я этим самым смехом едва не подавилась.
— То есть, хотите сказать, смеяться в вашем присутствии не будет нарушением правил?
— Это следующий вопрос? — серые глаза прищурились.
— Нет, нет, погодите, — я отёрла выкатившуюся из уголка глаза слезу. — Фух… Нет, я хотела узнать, почему вас называют Греком?
— Люблю цитировать Аристотеля.
Я невольно фыркнула, давая понять, что ни на гран не верю такому объяснению. Булатов в ответ пожал плечами и поводил пальцем вокруг своей чёрной бороды:
— Наверное, их, как и вас, смущает мой внешний вид.
И он почти попал в цель. Просто дело было не во внешнем виде. Меня само его присутствие смущало. Не понимаю, что со мной творилось. В начале ужина он меня пугал, злил, раздражал. Потом вдруг рассмешил…
Какие-то странные «качели».
Наверное, пусть бы и дальше рычал. В проблесках сухого юмора вдруг начинал проглядывать совсем другой человек. И от осознания, что мне так быстро довелось его разглядеть, в сердце словно игла вошла — тонкая-претонкая, опасная-преопасная. Что это было?.. Не могла же на меня так подействовать одна-единственная шутка.