Мама уверяла, что собрала только самое необходимое, но чемодан упрямо не закрывался. Рома давил на крышку, а мама упорно тянула “собачку” молнии, едва слышно бормоча ругательства. В его душе росло глухое раздражение. Запихнуть бы половину из этих вещей обратно в шкаф, да мама не позволит.
– Мам, давай я сам?
– Да погоди, он уже почти закрылся! Отдохни. Как ты себя чувствуешь? Иди посиди, мы сами как-нибудь, – покраснев от натуги пропыхтела она.
– Норм, – ответил Рома, наверное, раз двадцатый за день. Но послушно обогнул журнальный столик с многострадальным чемоданом и поплелся к дивану.
– Давай уберем этот свитер? В нем только девок пугать, – саркастически заметил папа, показывая пальцем на кусок серой шерсти, застрявшей между зубцами молнии.
– Нормальный свитер. Он связан с любовью, а следовательно, прекрасен, – сказала мама, утрамбовывая его поглубже в недра чемодана. – Рома, не слушай отца, у него в голове один ветер, – она укоризненно посмотрела на папу, – Забыл уже как тебя недавно продуло? А кто тебя потом лечил? В августе по вечерам уже прохладно, так что свитер точно пригодится.
– А пацан-то вырос уже, ему пора носить что-то помоднее. Он же не дед в шерсти париться, – не унимался отец.
– То есть тебе свитер мой не нравится? Еще скажи “прошлый век”, – мама зло зыркнула на отца, а потом с удвоенной силой налегла на чемодан, под таким яростным напором чемодан сдался и, наконец, закрылся.
Он стоял возле двери и всем своим пухлым видом показывал, что готов к трём неделям свободной жизни. Мама устало упала на диван рядом с Ромой, задев гитару, от чего она жалобно застонала.
– Все равно мне не нравится идея с лагерем! Ромка опять там чего-нибудь отчебучит в своем репертуаре, – сказала она, отдуваясь и оттягивая ворот водолазки горчичного цвета.
– Ну все, опять началось! – возмутился Рома, порываясь встать, но мама схватила за руку и он плюхнулся обратно.
– Чего опять? Не опять, а снова. Вот как тебя отпускать? Двух недель не прошло с твоей последней выходки, до сих пор в себя прийти не могу.