— Что два раза ходить? — ответил архимаг на вопрос в глазах
внука.
Уже без конкуренции, духовник продолжил стихийный митинг о каре
за несправедливый суд. Народ гудел одобрительно — мол, лесоруба все
знают, не мог он. Что мешало добрым мирянам вступиться за
односельчанина часом раньше — оставалось загадкой.
Дети затерли следы магической фигуры и без всяких препятствий
пошли к сцене — где-то там должна быть их мама, она же — будущий
мостик между двумя семьями: не особо нормальной архимагической и
вполне нормальной — покалеченного лесоруба.
Мама нашлась рядом с заплаканной девушкой — обе прижимались друг
к другу и самозабвенно рыдали, не обращая внимания на
окружающих.
— Вечером? — кивнул на них Фил.
— Вечером, — ответил архимаг, прекрасно понимая, что в женскую
истерику лучше не лезть.
— Рано мы пентаграмму стерли, — как-то грустно произнесла
Аркадия.
Со стороны «замка» барона уже вовсю неслись конные. Десяток
воинов выглядел грозной силой — копыта поднимали пыль огромным
плащом позади них, блестел металл, гордо смотрели в небо острия
слегка наклоненных вперед копей.
— Что хочу сказать — мы старались, — пожал плечами архимаг.
Всадники остановились возле эшафота, некоторое время
прислушивались к речи пастыря, о чем-то между собой поругались,
после чего вперед выступил один из них — самый представительный и,
видимо, авторитетный — этого авторитета, свисающего впереди через
пояс, у него было куда больше, чем у остальных.
— Любимый народ! — гаркнул он, выехав впереди сцены — люди
благоразумно уступили ему дорогу. — Наш глубокоуважаемый,
справедливый, мудрый, смелый, храбрый и великий барон, рассмотрев
дело пристально, с присущей ему справедливостью, мудростью, сме...
умом, повелевает! Не виновен! — гаркнул он последнюю фразу, как
самую важную. — Барон велел оправдать! А виновные наказаны самими
богами! Как вы все видели!
— Приятно-то как, — фыркнул архимаг.
— Всем веселиться в день чудесного знамения! — гаркнул всадник
повторно.
Толпа ответила ему довольным ревом, словно для веселья нужна
была команда свыше.
— Пастырь, ваш ждут в замке, — добавил он куда тише, чтобы
услышали только храмовник и первые ряды.
Кавалькада тут же унеслась обратно, а вслед за ними засеменил
довольный храмовник, вместе с двумя недовольными служками,
тащившими далеко не легкие короба с ритуальными предметами для
погребения — все равно ведь обратно их нести, но и оставаться тут
нельзя.