Приезжая вечерами домой, Ах первым делом скрывался в сарае и обливался водой из шланга, наспех надев его на кран. Запахи, осевшие на Аховы волосы и одежду, преследовали его и во время мытья. Смывая с себя приметы дня, Ах заново оценивал происшедшее. Он вспоминал кривые стулья, и линолеум, затоптанный посередине коридора в белёсую дорожку, и красивый клён, нечаянно уронивший огромный лист на стол к усталому толстому зампреду. И конечно он помнил каждый запах, встреченный им на пути. Недаром Ах был собаководом. Наверное, он смог бы стать и дегустатором, но так и не сумел понять важность этой работы. Вернее, не считал свою персону необходимым условием процветания профессии.
Баба Клава тем временем начала немножечко сердиться – дед из-за Аховых путешествий оказался заброшенным, и всё чаще наведывался в Ахов погреб, находя самой лучшей для себя компанию бутыли с сидром.
Наконец всё было кончено, все связи использованы, все деньги истрачены. Ах выпросил разрешения самому завершить необходимое, заплатил, конечное дело, за это, – ибо если и некому сделать то, что нужно сделать, то добровольцам уж точно не положено делать то, что некому сделать.
Ах прикатил на ферму, посадил деда и бабу Клаву в машину, загрузил флягу с сидром, и повёз стариков на место. Ехали они ровно километр.
На развилке шоссе и узкой дороги, ведущей в их деревню, Ах в торжественной тишине показал деду и бабке дорожный столб с новёхонькой табличкой с названием деревушки.
«ФАРИЖ, – сообщал указатель, – 800 м».
Федя был топографически увековечен на территории России.
Маршрутку потряхивало на колдобинах. Пассажиры мужественно вдыхали запах свежего навоза. Им был загружен громыхающий впереди грузовик, и брезентовый полог, прикрывающий груду отходов животноводства и зашпиленный по углам кузова, не мешал распространению миазмов.
– Слышь, водила, – не выдержал кто-то, – ты можешь его обогнать к чёртовой матери! Душегубку тут устроил!
– Не могу, вон навстречу колонна идёт, до неё не успею… Умные все… Сиди молчи, а то вытряхну, – как хотите, так и добирайтесь!
– Я те вытряхну, козёл! Деньги уплачены, – вези давай!
– А не мешайте тогда, – водитель обернул в салон небритое лицо, с рождения, похоже, испорченное гримасой раздражения.
– О злой какой дядя, – сказала девочке молодая мама.