ваши ступени и
ваша дверь…
Он опять
думает о друге! Надо загрузить себя делами, чтобы падать от
усталости и не повторять вновь и вновь один и тот же вопрос: «Что
еще он мог сделать?».
Управляющий представил ему домашние счета. Обычно
Александр не занимался ими — это была забота Соланж, но жена все
еще пребывала в Барруа и, значит, эта обязанность тоже легла на его
плечи. Но так даже было лучше. Заботы избавляли от тяжких
раздумий.
Все было
в порядке. Одежда… Зачем ему еще одежда?! А, точно, к коронации.
Жалованье слугам… Овес… Новая упряжь — все к той же коронации… И…
на последнем пункте Александр словно бы пришел в себя.
— Розги?
Зачем?! — не веря собственным глазам, уставился на
управляющего.
— А как
же, ваша милость, — вздохнул старик Паскаль. — Мы ведь не в Турени.
Это там в ваших владениях нарежешь прутьев и милое дело! А тут на
Влиланде деревья не растут, в чужих лесах прутья не нарежешь, вот и
приходится заказывать. Все дешевле, чем плеть.
Рувард с
силой провел рукой по лицу.
— Я не
про то, — проговорил он. — Зачем в доме розги?
— Так
слуги совсем распустились, — бесхитростно поведал старик. — Вы им
каждый день делаете замечания, а толку никакого. Ничего, как
высеку, так сразу войдут в разум…
Александр ужаснулся. Он вдруг понял, что день за
днем придирался к людям просто потому, что не мог видеть
улыбавшиеся лица, слышать смех и радостные голоса. День за днем
портил настроение людям, которые исправно трудились и не делали
ничего плохого. Стал дурным господином, потому что больше не мог в
одиночестве нести свою боль.
Ужаснулся и опомнился.
— Нет,
Паскаль, нам не нужны розги, — решительно объявил он. — Я доволен
слугами… и просто устал. А еще я скучаю по мадам Соланж… Вот и
все.
Лицо
старика разгладилось.
— Это
да, по госпоже графине все скучают, скорей бы уж она приехала… Но,
знаете, острастка все же нужна…
Александр замотал головой: «Никаких розог!» А еще
понял, что должен отослать Янса в Дюнкерк — к Мартину. Он очень
боялся сорваться на мальчишку.
***
Самым
страшным стал для Александра тот день, когда истекли обещанные
Генрихом три недели и два дня. Двадцать три дня он хотя бы знал,
что друг жив. Теперь он не мог быть в этом уверен. Он стал еще
молчаливее, еще сосредоточеннее и непреклоннее. Он ждал
гонца…
Когда
руварду доложили, что не назвавший себя офицер настаивает на личной
встрече, Александр подумал было, что лишится чувств. Сердце
заколотилось так бешено, что он решил, будто именно так ведет себя
попавшая в клетку птица, бьющаяся изо всех сил о прутья решетки.
Кто это? Посланец друга или посланник его вдовы?