В Паучьем Тупике, отделенном от дома Эвансов пустырем со стороны
задних дворов, Саманту ждал сюрприз. Дома номер четырнадцать по
этой улице просто не существовало. Дом номер шестнадцать шел сразу
за двенадцатым, и пустырь, неизбежно образовавшийся бы, если бы дом
между ними снесли, отсутствовал. Посмотрев на другую сторону улицы
(планировка городка была такой же параллельно-перпендикулярной, как
и Литтл-Уингингская), миссис Кейн насчитала между перекрестком и
замыкающей тупик каменной стеной восемь жмущихся друг к другу
черных домов. А вот на четной стороне их было семь. Восьмой, в
смысле, седьмой по порядку, в смысле, четырнадцатый, отсутствовал.
Какая-то бересфордщина.
Перейдя дорогу, миссис Кейн прошла от угла до угла квартала,
считая шаги. Сто девяносто два старушечьих шага, примерно девяносто
шесть ярдов, по двенадцать ярдов на один фасад. Почему-то
переходить обратно на четную сторону ей очень не хотелось, но
соблазн завершить начатое был слишком велик. Все семь фасадов,
ширину которых ей удалось прикинуть, действительно оказались
примерно по те же двенадцать ярдов в ширину. А вот считая шаги от
стенки до пересечения улиц, не обращая внимания на строения, миссис
Кейн получила цифру в сто восемьдесят восемь, в пределах ошибки
измерений. Действительно, бересфордщина — ровно такую аномалию
Таппенс обнаружила в полицейском журнале вызовов в самом начале
всей этой истории. К сожалению, затолкать улочку в ксерокс было
невозможно, пришлось еще несколько раз щелкнуть полароидом с
перекрестка.
Саманта не могла заметить бледного узкого лица, наблюдавшего из
окна несуществующего дома за снующей туда-сюда по тупику и делающей
снимки старушкой. Но тем не менее ее тело пронзила дрожь — она
испугалась, но слава Богу это был не сердечный приступ, а потом
откуда-то из глубин памяти выплыла та, что спала там уже почти
полвека. Шарлин.
«Так, Сэмми, пора спасать нашу с тобой задницу и попу того
симпатичного молодого человека, из-за которого мы тут оказались.
Есть возражения?» — возражений не было.
Лицо миссис Кейн еле заметно изменилось. Шарлин — теперь ее
звали так — убедилась, что то-что-не-должно-выплыть-наружу
по-прежнему надежно заперто, и начала отход. Она лишь надеялась,
что не слишком промедлила, наподобие того самого раза в сорок
втором во Франции.