Сильный лидер?
Человек, достойный восхищения?
Нет.
Здесь и сейчас перед Хауком стоял и говорил
тот, кого Пустошь сломала. Сломала так, что уже не собрать, как ни
пытайся. И этот теплый искренний голос резал хуже ножа.
Голос, который не замолчал, даже когда
Кастиэль шагнул вперед и по-простому обнял старого друга. Наверное,
никак иначе он поступить просто не мог.
— Хватит… — голос Кастиэля звучал как-то
обреченно тихо.
— Максу ведь было всего пятнадцать…
Мальчишка-мальчишкой! Я тут пробовал что-то объяснить одному такому
же — это невыносимо больно…
— Хватит! Я не забыл, Джереми. Никого из вас
не забыл.
Тишина.
Страшная тишина.
— Отпусти меня, Кас... Меня уже давно тут
нет.
И эти слова явно не о слишком сильной хватке
рук на плечах.
Хаук стоял и не знал, куда ему деться. Он не
должен был это видеть. Не должен был и знать. Но теперь понимание
происходящего шагнуло далеко вперед, и высотник отчетливо понял,
что он вообще не имел права в чем-либо обвинять Джея.
— Казнь завтра утром, — вновь прозвучал в
полумраке камер голос Кастиэля. — Я командую расстрелом.
И, не говоря больше ни слова, Командующий
вышел прочь, даже не потрудившись закрыть за собой камеру.
Этой ночью Хаук не спал. Да, он мальчишка, но
он не хотел понимать и принимать чужого желания смерти. В этом
проклятом мире умереть и так слишком легко.
А еще когда спишь — утро наступает слишком
быстро.
Как оказалось, расстрел проходил прямо тут.
Сразу стало понятно, для чего напротив камер небольшой пустой
закуток и для чего в полу сделаны стоки — кровь смывать. Все это
место дышало холодным циничным расчетом и на такие ситуации.
Джея вывели вперед, предложили рюмку коньяка —
настоящего, такой положен лишь приговоренным к смерти — и завязали
глаза под звуки бездушного голоса Системы, зачитывавшей обвинение и
приговор. Кастиэль тут был лишь для контроля. Оказывается, даже
отмашку технически давала глупая машина.
Напротив стены, у которой стоял Джей, было
четверо: двое вольных и двое имперских. В одинаковой форме,
вооруженные чем-то странным и длинным. Видимо, оружие такое же, как
револьвер «внешнего» — Хаук уже знал, что тот стреляет не энергией,
а пулями.
Приговор отзвучал.
Потекли мгновения в ожидании отмашки. Здесь и
сейчас Хаук увидит, как прервется жизнь самого легендарного из
известных лидера, хорошего человека. Возможно — прекрасного друга и
учителя.