А юрист и богослов Константин
Петрович Победоносцев, отряжённый преподавать мне законоведение,
подошёл ко мне с улыбкой и так же, как и Оттон Борисович Рихтер
полуобнял меня за плечи и прямо в глаза сказал:
— Не переживайте, Ваше Императорское
Высочество! Все мы собрались здесь не для того, чтобы критиковать
Вас, а как раз призваны помочь Вам в ускоренном курсе обучения.
— И Вы все действительно считаете
меня неучем? — всё ещё никак не мог успокоиться я.
— Но Вы же сами знаете, что делаете
очень, ну очень много ошибок! — заискивающе, но с укором начал
Фёдор Иванович Буслаев. — Конечно, Вам не сравниться с Императрицей
Екатериной, которая в слове "ещё" сделала аж четыре ошибки, написав
"исчо", но...
— Но я требую экзамена! — прервал я
речь учителя словесности. — Давайте устроим диктант? Вот Вы,
уважаемый преподаватель, — обратился я наугад к Сергею Михайловичу
Соловьёву, — продиктуйте мне небольшую цитату, к примеру, из любого
из этих томов.
И я указал на стройный ряд порядка
двадцати-тридцати одинаково оформленных книг, стоя́щих в шкафу
рядом с нами. На удивление это оказалось как раз собрание его
"Истории России с древнейших времён".
— А давайте! — оживился Сергей
Михайлович, открыл один из томиков и почти по памяти, лишь изредка
заглядывая в книгу, начал диктовать.
Я встал за парту, где уже готовы были
листки и перьевая ручка. Отвык я от таких приборов, но справился с
ними, вспомнив перьевые ручки своего детства.
Меж тем Сергей Михайлович заливался
соловьём:
— Не следует делить, дробить или
разделять историю российскую на отдельные периоды и части. Их
следует соединять, стараться прослеживать взаимосвязь, выделять
непосредственное преемство форм. И прежде чем выделить какое-либо
событие из общей картины, подчинить его внешнему влиянию, я
старался рассмотреть его во взаимодействии, и каждое явление
объяснял, основываясь на внутренних причинах.
Я еле поспевал записывать за речью
преподавателя, но, как мне казалось, справился на "ура"! Оглядел
написанное, поставил пропущенную запятую перед "и каждое явление",
задумался, стоит ли её использовать между "прежде чем", но оставил
как есть, без неё. В целом я был доволен. На удивление, буквы
ложились ровно, не скакали в пляс, как у меня. Видимо, мышечная
память тела поддалась инстинктам, и мне даже понравилась
каллиграфичность написанного. Я протянул листочек Соловьёву, но его
перехватил Фёдор Иванович Буслаев, с удивлением вытаращив глаза.
Если бы у него были очки, то непременно упали бы от удивления. Я
ожидал похвалы, но получил это: