– Может быть, мне уйти? – спросил он неуверенно.
Тогда она, точно пробудившись, приподнялась на полусогнутой руке и посмотрела на мужа глазами, полными боли, тоски, упрека и отчаяния.
– Что ты наделал? – наконец-то выдавила она из себя вопрос, мучивший ее со вчерашнего дня, с момента их встречи в комендатуре лагеря. – Что ты наделал? – повторила Галя. – Я так тебе верила, я думала… Ах, да что там говорить!.. Все это не то, совсем не то… Боже мой, ты и не догадываешься, что я сейчас о тебе думаю. И сейчас, и всю ночь…
Ей надо было сказать все. Сказать именно сейчас, не откладывая больше ни на минуту. Сказать так, чтобы никто не услышал, никто не догадался. Козлов вернулся к двери, плотно прикрыл ее и осторожно набросил на петлю крючок. Затем он обшарил глазами стены, заглянул под кровать, порылся на этажерке – немцы могли оставить микрофон. Но ничего подозрительного в комнате не было, и он даже упрекнул себя: тоже мне птица! Для них ты пока еще ноль без палочки.
Трудно было ему говорить о серьезных вещах шепотом, да и ей не легче было слушать его. Как они, гады, посмели предложить им изменить Родине! За кого они их приняли! Что дало им повод обратиться с подобным предложением? Но как ни больно было слушать то, что рассказывал муж, Галя сумела сдержать себя. Под конец спросила:
– Что дальше делать будем? Как выпутаемся из этого ужасного положения?
– Будем притворяться, обманывать, лгать. Делать вид, что на все согласны, а в душе – противиться всему. Я пойду в их специальную школу. Я даже закончу ее – иного выхода нет. А потом они забросят меня в тыл Красной армии. Со своим шпионским заданием, конечно. Забросят в полной уверенности, что я выполню его. Пусть надеются, верят, а я знаю, что мне делать: явлюсь в штаб первой попавшейся части и выложу все начистоту.
– А если… – начала Галя и запнулась.
– Что «если»? Ну досказывай же!
– Ты уверен, что тебе поверят?
– Кто, немцы?
– Нет, зачем же. Наши!..
Александр Иванович затих. Признаться, он и не думал о том, что ему могут не поверить. Свои же, советские.
– Как же так, – сказал он, помолчав, – свои и чтобы не поверили. Не может этого быть. Должны, ты понимаешь, они должны нам поверить. Вот и ты так же. Открылся перед тобой, и поверила. А до этого чуть ли не предателем считала. Ведь это же правда?