Экипировка закончилась.
– Ну что ж, – бодро сказал Калашников, одёрнув
свитер. – Шеф, надо отдать ему должное, не поскупился.
Предлагаю, братец, с часик прогуляться на поверхности, осмотреть
Москву-матушку. Оружие пока оставим здесь.
– На улицу? – заупрямился Малинин. – Вашбродь,
там же ить холод собачий. А я отвык за сто лет. В Аду-то, сами
знаете – в природном обогреве сидим.
Калашников улыбнулся и виртуозным жестом щёлкнул себя по
горлу.
– Там водка?! – мгновенно догадался Малинин.
– Да.
– О…
…Дальнейших слов не потребовалось.
…Прохожий не отставал. Безобразно толстый, с лицом, заросшим
светлой кабаньей щетиной, он тащился за молодой женщиной вдоль
Форума Августа[3], шепча весьма скабрезные намеки.
– О несравненная… ну что тебе стоит… прогуляемся в лупанар?
Никто не заметит, клянусь Юпитером… подари мне счастье,
красавица…
Женщина, на чьих скулах уже играли желваки, игнорировала
волокиту. Она была закутана в пурпурную ливийскую ткань (узорчатый
край открывал маленькие ноги в сандалиях) – признак иностранки
благородного происхождения, и это подзадоривало толстяка.
Ливийка держала путь к стенам храма Венеры – чудесного
здания с восемью колоннами из красно-белого мрамора. Того самого,
который воздвиг ещё божественный Юлий в честь великой победы при
Фарсале над нечестивцем Помпеем.
– Прекрасная… три… пять ауреусов… неужто и пяти тебе
мало?
Пять золотых монет составляли сумму, достаточную для покупки
двух хороших рабов, однако ливийка и не подумала
обернуться. По брусчатке, шатаясь, прошагал легионер в кожаных
доспехах, с татуировкой на левом плече. Женщина кинула умоляющий
взгляд, однако солдат не заметил призыва, от него за милларий
разило пальмирской настойкой. Круглую площадь перед храмом Венеры
венчал фонтан – чаша упруго извергала к солнцу розовые,
подкрашенные вином струи. Каменный орёл простёр крылья над водой, и
в их тени возлежали, зажав в руках цветы, изваяния императоров –
Тиберия и Калигулы. Последнему Сенат недавно даровал титул
«младшего цезаря»: в свете тяжёлой болезни Тиберия граждане Рима
присматривались к парню как к будущему правителю. Но пока осторожно
именовали «трёхкратно пресветлым» вместо «пятикратного»… Тиберий
был очень ревнив к конкурентам.
На приступочке у фонтана (мраморной, с чёрными прожилками)
расположился глашатай, развернув папирус с сургучной печатью.