Кое-как выпутавшись из старенького плаща, я наткнулась на внимательный взгляд желтых глаз: Серый лежал, тесно прижавшись ко мне с того боку, где плащ грел меня меньше всего. На душе потеплело, и я улыбнулась волку:
— Ясного денечка, дружок! У нас все хорошо? Идем разминаться, завтракать и в Пустошь! Попробуем разведать, что там творится.
Волк, в отличие от меня, вскочил на ноги легко. Едва услышал слова про прогулку в Пустошь. Я же вставала с трудом. Мышцы сопротивлялись подобному обращению, суставы скрипели как у столетней Ишры, зарабатывающей на жизнь тем, что гадала всем желающим на диковинном стеклянном шаре: хрупкий предмет размером с головку новорожденного покоился на позеленевшей от времени изящной металлической подставке в виде оплетающей шар экзотической лозы. Я точно знала, что в человеческом королевстве такая не росла. Потому что нашла описание точно такой в одной из книг, по которым постигала чернокнижную премудрость. И там говорилось, что эта лоза росла только в Землях драконов. Ишра с гордостью говорила, что нашла этот шар, будучи еще девчонкой, при переходе через Пустошь. Местные при этом с жалостью смотрели на старуху, считая, что она выжила из ума. А я не спешила разубеждать крестьян в том, что все их байки про жестокого Черного дракона, скорее всего, правда, а не сказки.
Первые движения отозвались в теле такой болью, что хотелось заорать на всю Пустошь и замереть на месте в ожидании, пока тело не восстановится само, естественным путем. Но я не могла позволить себе такой роскоши. Уверенности в том, что караванщики придут меня нанимать, не было. Но если все-таки боевой маг добьется своего, выглядеть перед купцами древней развалиной не хотелось. А потому, кусая губы до крови и глотая беззвучные слезы, шипя сквозь зубы от боли, я прямо в пещере принялась делать подсмотренный в одной из книг комплекс на разогрев и растяжку тела.
Из пещеры я выходила почти человеком. Некоторая скованность движений еще имелась. Но вряд ли бы ее заметил тот, кто не был со мной знаком. Деревянно шагая, я добралась до очага и разгребла угли. Отвар был еще горячим и я, морщась от кислой горечи сбора, выпила его до дна. А потом быстро разделила остатки вчерашнего пиршества, выделив Серому его порцию мяса, принялась торопливо жевать, стремясь заесть отвратительный привкус лечебного сбора. К тому моменту, когда последний кусочек жаркого и последняя краюшка хлеба были мной проглочены, от последствий вчерашнего неуемного колдовства остались лишь неприятные воспоминания.