— Вы пришли, князь? — спросила она, не оборачиваясь. И в ее
голосе звучала тревога, которую трудно было скрыть, даже если бы
Иржина этого хотела.
— Да, баронесса, — ответил я, стараясь придать своим словам
уверенность. Потом добавил:
— У меня есть кое-какие новости.
Она обернулась, и в ее прекрасных заплаканных глазах я увидел
искры недоверия и страха, когда она спросила:
— Вы разговаривали с графом, не так ли?
Я ответил, стараясь говорить мягче:
— Да, милая Иржина. И он сказал мне, что виконт, когда
напивается, всегда дуреет и начинает нести разную чепуху. А
рассказы о каком-нибудь заговоре — это любимый и весьма обычный
мотив его пьяных рассказов. Потому вам, действительно, вовсе не
следует придавать значение его глупой болтовне. Граф попросил меня
еще раз извиниться за виконта и объяснить вам, что вы услышали лишь
пустой бред пьяницы, слова которого не следует воспринимать
всерьез.
Иржина нахмурилась, ее брови сошлись, образовав морщины над
переносицей.
— Но, князь, поверьте мне, что в нашем государстве даже самые
безумные политические слухи могут оказаться правдой. Я и до этого,
признаться, слышала, как в высшем обществе шептались о том, что
некоторые из высокопоставленных дворян ведут тайные переговоры с
врагами короны, с некими Свидетелями Великой Моравии, которые
желают разрушить Австрию изнутри. Эти страшные люди считают нашего
императора Франца предателем и желают его убить! И потому, если
все-таки виконт говорил правду, это может быть очень опасно… —
произнесла она, и мне, чтобы прервать этот разговор, пришлось
заткнуть рот Иржине долгим поцелуем.
Целуя Иржину в анфиладе полуразрушенных монастырских комнат, я
думал о том, что ложь, которую я только что сообщил ей, необходима
для ее же блага. Ей лучше поверить в то, что слышала всего лишь
пьяный бред виконта Моравского. Баронесса должна увериться в этом,
чтобы не стать жертвой заговорщиков. Иначе риск для ее жизни
становился слишком велик. Я чувствовал, как в сердце моем борются
противоречивые чувства. Ложь, которую я произнес, казалась мне
необходимостью, даже благом, которое я даровал ей, хотя где-то в
душе и понимал, что, на самом деле, это был лишь способ заглушить
собственную совесть. И мне становилось стыдно за то, что я
обманывал женщину, что заговора не существует. Я осознавал, что,
выдавая за пьяный бред слова виконта Моравского, который глупо
проговорился в тот момент, выдав правду баронессе, я не только
обманываю ее, но и самого себя.