Наверное, это был единственный визит к зубному врачу, когда сидя
в кресле я думал не о визжащей внутри головы бормашине.
-2-
– ... и выход к вокзалам: Ленинградскому, Ярославскому и
Казанскому, – доложил совсем другой голос, но тоже весьма
торжественно.
В вагон врываются пассажиры со всех трёх вокзалов. Чемоданы,
тюки, тележки. Ругань коренных москвичей на приезжих, ещё более
крепкая брань москвичей не столь коренных, ответная ругань, как
пулемёты осаждённого дота. Я едва успеваю высунуться и взглянуть
назад. Чёрт! Сильно удивлённым оказался в итоге я сам: Бомж с
Пронырой барахтаются в толчее, пытаясь пробиться вперёд. Это им
удаётся, и они оказываются на один вагон ближе.
Делать нечего – начинаю перебегать на каждой станции, пока не
оказываюсь в самой голове поезда. Облокотившись спиной о дверь
кабины машиниста, я обречённо констатирую, что дальше бежать
некуда.
Выскакиваю на Кропоткинской. Перед носом громадина ХХС. Беру
правее, на бородатого мужика. Памятник то ли Марксу, то ли Энгельсу
– не понять, потому что поверх настоящего имени масляной краской
выведено "Пётр Кропоткин". Мне плевать на бородатые разборки,
быстро иду мимо. Оглядываюсь. Мои недоброжелатели шустро перебегают
дорогу на красный свет. И ни одного чёртова гаишника поблизости, ни
одного нувориша на бронированном мерсе, чтоб раскатать наглецов по
асфальту.
Быстрым шагом иду по Остоженке в сторону "Парка культуры". Оба
преследователя спокойно идут вслед за мной. Бомж давно скинул
лохмотья и теперь больше похож на советского инженера. Проныра то и
дело лазит рукой за пазуху. Проверяет пистолет? Похоже. Не яблоки
же у него там. Будет стрелять? Среди старой застройки прохожих
негусто. Может и будет. Перехожу на бег. Ещё немного осталось.
Выдержу.
Сбавляю темп лишь в толчее подземного перехода. Здесь не
разбежишься – народу полно, да и внимание привлекать не стоит –
остановят менты, начнут прописку спрашивать, билеты требовать. А
где я их возьму, билеты–то?
Проныра стрелять не рискует. Это радует. Однако, что делать
дальше?
***
Пятнадцать лет – хороший возраст. Уже нет доверчивого ребёнка,
но ещё не вылеплен системой забитый, загнанный на кухни и в курилки
человек страха. У меня хватило ума сохранить обретённое знание в
тайне от всех, и не достало осторожности тут же о нём
забыть.