Между тем, на свободе уже вовсю хозяйничала весна.
По ночам мы слышали с нашей кручи рёв переполненной водой, не судоходной сейчас Някки. Мы могли открывать зарешеченное снаружи оконце, очень маленькое, через которое не вылезти, и вдыхать тёплый воздух, полный ароматов земли, травы и самых первых, крохотных, нежных цветов. Мы слышали, как летят на север перелётные птицы, оглашая небо ликующим кличем. Петрик отходил от окна и валился на подушку.
– Что в Някке, в столице? – иногда спрашивал он.
– Не велено говорить, – отвечал кто-нибудь из охраны.
Мы были отрезаны от всего и от всех. Даже погадать я не мог: мои гадательные принадлежности изъяли. Сидя на одном месте, я очень тосковал по своей основной работе, по ювелирному делу. Даже заикнулся, было, о том, не позволят ли нам обзавестись необходимым, и за творчеством коротать дни. Чай, маленькое окошко, с которого охрана не сводит глаз, не расширить напильником. Нам ответили, как всегда: «Не велено!» Петрик посмотрел удивлённо, а потом всё смеялся над тем, что я выступил с такой просьбой. Окошко не расширить, а вот браслеты из лиура запросто можно снять. Я почему-то не подумал об этом.
Ладно, пусть бы нам принесли кисточки, бумагу и краски. Просто карандаш. Опять нет? На том, чтобы дать Петрику возможность строчить статьи об охране природы при помощи стального пера и чернил, тоже бесполезно было настаивать.
– Петрик, как думаешь, что поделывают на севере наши сейчас? Ната… Мадинка… Скучают ведь. Писем не получают. Переживают.
Бывает, что надо придержать язык и не вводить товарища в ещё большую печаль.
*
Ни король с королевой, ни родители Петрика, ни мои мама и папа не написали нам ни полстрочки. Но… Мои родители приехали ко мне. И им, представьте, разрешили свидание.
Это была тяжёлая встреча. Мама плакала и целовала наши изуродованные ладони: она была наслышана об истории с солнцами, знала, что мы болели.
Как мы могли, говорила она, паникуя, как все женщины, бросить на севере, в снегах, в каких-то холмах, нашего Рики, наше главное сокровище? Нашу Чикикуку, нашу Нату, нашего Малька, наших всех? Что с ними? Как пережили зиму? Поди, на северных реках ещё лёд? Как мы могли так рисковать собственными жизнями?
– Мама, – сказал я, косясь на безмолвного Петрика, – я думаю, что на северных реках ледоход как раз заканчивается. И только не говори, что вы не получали писем от наших всех. Я знаю, что получали. Даже мы получали, хоть двигались с хорошей скоростью. Наши все с горок катались, посещали на санях разные глухие места, сидели у печки и знай себе, записывали сказки и осматривали достопримечательности. Рики и Лала в школу ходят, как же без этого? Они в восторге от приключения и Хротовых находок. Лала хочет историком или археологом быть. Деньги имеются. Наши все вели выгодную торговлю в тех местах, которые посещали. Воки отбросил тапки, и больше никому не страшен. Своим бегством с «Комарика» мы отвлекли убийцу, вынудили гоняться за нами. Корки большую погоню так и не выслали, видать, надеялись, что Ловкач справится сам. Нашим всем не угрожало ничего, страшнее, чем простуда. А от неё на «Комарике» есть Чикикука. Вот уж кому действительно ничто не угрожает, кроме большой любви! Думаю, с концом распутицы и половодья вы получите ещё весточку. А со здоровьем у нас теперь полный порядок. Очень хорошо отдохнули здесь, ничего не делая.