Вместо отдыха Торлейф проверил
содержимое своего мешка, как делал каждый привал последние две или
три недели. Может быть, уже и четыре. Сложно сказать точнее, когда
все дни – это лишь размеренный шаг друг за другом, на запад, след в
след, короткий отдых, и снова быстрый шаг. Во время привала можно
либо спать, либо есть – но только не то и другое одновременно. Они
старались не торопиться, помня про вторые тени деревьев, про песню,
что невозможно услышать, про Нечто, что молча идёт за спиной и
ждёт, когда ты обернёшься. Но всё же они торопились.
Они не желали умирать на этих
проклятых землях. Где угодно, но только не здесь.
Уже совсем близко, ещё пара недель
пути, и они вернутся на берег, вернутся на корабль, вернутся домой.
Если, конечно, корабль отшельников всё ещё ждёт их. Торлейф
старался не думать о том, что будет, если безземельные мелкоглазые
выродки решили бросить их на этой проклятой земле, или же их
корабль стал жертвой неизвестного существа или невидимой силы.
Старался не думать вообще ни о чем. Есть в мире такие места и такие
моменты, где лучше вообще не задумываться и просто идти, когда
нужно идти, и отдыхать, когда сил больше не остаётся.
Даже не смотря на то, что он
бесконечно устал, всё его тело пульсировало ноющей болью, пока он
лежал на голой, испещрённой трещинами земле, и в гнетущей тишине
смотрел в пустое небо, неспособный даже думать. Единственное, что
он чувствовал, это абсолютную бессмысленность всего, что с ним
происходило, через что он заставил себя пройти.
В тот момент, глядя на бесконечное
голубое марево, Торлейф неожиданно для себя ощутил, что готов
умереть. Понял он это буднично, без особых эмоций, как осознают
чувство голода, когда с головой ушли в какое-то дело на несколько
часов, или же во время трапезы чувствуют, что мясу не хватает
приправы. Желание покончить со всем было таким чистым, что случись
в руках быть верёвке, а поблизости достаточно высокому дереву,
Торлейф убил бы себя без раздумий.
Верёвки у него не было, как и высоких
деревьев.
Ульрик Рыжий лежал рядом, Торлейф мог
видеть его краем глаза. Когда-то его нельзя было заткнуть, всё
шутки да шутки, даже когда жена и сын померли от морового поветрия.
Но Мёртвая Земля смогла забрать смех Рыжего, хотя никто бы не
поверил, что это возможно. Чуть дальше лежал Айк Два-Топора, на
боку, свернувшись калачиком, точно нарождённый плод. Айк ныне был
самым слабым среди них – тем, кто сегодня первым выбился из сил, и
Торлейф только тем и держался последние дни, что старался не упасть
на землю раньше него. Сигурд Копьё беспокоил Торлейфа больше всего
– он ещё ни разу не упал первый, и железная цепь на шее у него была
самая длинная, что формально делало его лидером отряда. При этом
добычи ему досталось меньше прочих, и на долгой дороге слишком
много времени, чтобы обдумать такую несправедливость.