Четвертым против Кнута говорил Свейн
Принеси. Был он пока всего в одном походе, но умудрился собрать
шесть звеньев в дополнение к изначальному, а также потерять глаз и
едва не лишиться руки. Кнут был с ним в том походе, отмечал
воинские умения и храбрость, порой граничащую с безрассудством, и в
целом хорошо отзывался о парне, пусть даже был он сыном рабыни и
безотцовщиной. Но храбрый или нет, Свейн все же вышел из
Лердвингов, был их верным подпевалой да прислужкой, а потому
удивляться его появлению на первой ступени смысла не было
никакого.
Одноглазый парень знал о произошедшем
не больше матери погибших, и вместо этого начал возводить
напраслину на самого Кнута, вспоминая их совместное плавание.
Рассказывал он про его несговорчивость и суровый нрав, про
неподчинение приказам капитана и жадность при дележе добычи.
Последнее так уже само по себе могло вызвать лишь смех, и Ригу
показалось, что пару смешков в людской толпе он действительно
услышал. Особенно Свейн выделил излишнюю жестокость Кнута в бою, не
знающую удержу до такой степени, что казалось, попадись ему в этот
момент на пути собственный брат, тот зарубил бы его не моргнув и
глазом. Покончив со своей клеветой, Свейн опустил голову и не глядя
ни на кого, встал рядом с Йораном и хозяином питейного дома, а цепь
его, несмотря на пустые, сотканные из предположений и домыслов
слова, прибавила веса обвинению.
Таков был суд ярла Торлейфа.
Кнут Белый
Кнут стоял на одной из верхних
ступеней и очень хотел воды, сесть, поесть мяса и помыться. Но
жаловаться он не хотел, так что продолжал стоять где стоял и
всматриваться в толпу, перебирая взглядом лица. Рига было не
видать.
Ладно.
«Могло быть и хуже», - так матушка
всегда говаривала. Даже когда моровое поветрие её подкосило да в
кровать уложило, она улыбалась и не грустила. Гладила тогда Кнута
по голове и говорила, что могло быть хуже. А потом померла. А
спустя два года отец собрал великий набег и тоже помер. А Кнут
теперь мёрзнет на одной из самых высоких ступеней. Но могло быть и
хуже, это правда. Всегда может быть хуже, пока не помрёшь.
Хуже всего была скука. Слушать
клеветников – единственное развлеченим, но ничего приятного в этом
не было, так что Кнут особо и не слушал. Младший брат его за дурака
держал, и дурак он, наверное, и есть, но то, что на него будут с
первой ступени наговаривать, он ожидал и не удивился. На тот момент
обвинение собрало тридцать четыре звена. Было даже странно видеть
столь малый весь обвинения, потому как Кнуту не верилось, что
пятеро обвинителей это всё, что Торлейф и Вальгад смогли привлечь
на свою сторону за две недели. Тем более, что принимали они вообще
любые слова без разбора, и даже маму несчастного мальчика, что
Кнуту попался под топор, и ту притащили. Мерзко как-то, хочется
помыться. И мяса, и сесть уже, наконец, нормально, хмельного
выпить.