– Княжнин, пан добродей! Дай же я тебя обниму, – обрадовался Рымша, увидев гостя. – Вот истинный шляхтич! Сказал, что придет в гости, и пришел!
Княжнин, видя, как искренне рад ему пан Рымша, позволил себя обнять. Он тоже был очень рад. Тому, что накануне хватило ума не согласиться на комнату в этом доме.
– Пан Константин, дай же я представлю тебе нашего земляка пана Троцкого – Игуменского подкомория[31]. Франек! Ставь же, пройдоха, кубки, мы принесли славного вина…
Пан Константин сухо и обреченно кивнул новому гостю.
Вряд ли он был рад этому знакомству, но понимал, что выпить за него придется.
– Далеко ли от нашей твоя новая квартира, пан Княжнин, и хороша ли она? – спрашивал Рымша.
– Вполне хороша. И недалеко – немного пройти за Острую Браму.
– Славно! Устроим кулигу[32]! Отпразднуем здесь, а потом отправимся к тебе, поглядеть, как ты устроился! – не унимался Рымша.
– Какую кулигу, Матей? Не морочь голову пану капитану. Кулиги закончились до заговения на Великий пост, а ты все не нагуляешься, – заступился за Княжнина пан Константин.
– Да разве я не знаю? Это я так говорю одно только ради веселости. Поднял мне настроение пан Троцкий! Узнав во мне земляка, угощал со щедростью настоящего благородного шляхтича.
– А мне никогда грошей не жаль! Особенно тех, что достались на дурницу, – вступил в разговор очень довольный похвалой пан Троцкий. – Нынче полковник Кадлубский отсчитал мне тридцать злотых за то лишь, что я поставил подпись…
– Полковник Кадлубский? А что за бумагу вы подписали? – живо заинтересовался Княжнин, и, польщенный его вниманием, Троцкий весело пояснил:
– Просто письмо, в коем говорится, что у одного помещика Виленского воеводства собираются шляхтичи, всякого звания отставные офицеры и замышляют на гетмана Косаковского…
Княжнин и Сакович переглянулись.
– Матей, что за голоту ты сюда привел? – сказал пан Константин, укоризненно глянув на Рымшу. – Знаю я этого Игуменского коморника[33], величающего себя паном подкоморием! Враль он, твой Троцкий, да, гляди, еще и доноситель!
– Пан Матей! Я у тебя в гостях, и меня называют здесь голотой? – возмутился пан Троцкий, но Рымша только хлопал глазами да разводил руками, будто предлагая этим жестом от ссоры перейти к застолью.
– А что у тебя есть за душой, голота, кроме тридцати серебряников, полученных за лжесвидетельство, коим ты еще и бахвалишься? – негодовал пан Константин.