Молодой Красс согласно кивнул, и офицеры направились к воротам лагеря. Они миновали ровные ряды палаток Десятого легиона, затем вышли на плац и остановились перед шатром консула. Здесь горели факелы, освещая жертвенный алтарь перед входом, возле которого суетились жрецы двуликого Януса в черных одеждах. Пламя играло на стальных шлемах и выхватывало из сумрака бесстрастные лица ликторов, охранявших палатку полководца.
Где-то на плацу рявкнула букцина, за ней раздались отрывистые команды центурионов, собиравших солдат на вечернюю поверку. Затихший было лагерь пришел в движение. Лабиен пригладил волосы, зачем-то хлопнул себя кулаком по груди, закованной в пластинчатую броню, и, откинув полог, решительно вошел в шатер консула. Красс последовал за ним.
– Привет тебе, храбрый Гай! – сдержанно проговорил легат, подняв правую руку. – Надеюсь, ты в добром здравии?
– Привет и тебе, мой добрый Тит! – улыбнулся Цезарь, поднявшись с раскладного стула. – Здравствуй и ты, Публий! Рад видеть вас обоих! Марк присоединится к нам немного позже. Он должен встретить послов гельветов и привести их сюда.
– Наверное, мы оторвали тебя от дела? – буркнул Красс, указав пальцем на раскрытый свиток, сиротливо лежащий на столе.
– Пустое, – отмахнулся консул. – Цицерон пишет о беспорядках в Риме. Будто Катон затевает что-то недоброе. Но там Помпей и твой отец, Публий. Они не позволят развернуться этому смутьяну.
– Катон – великий человек, – набычился Лабиен. – Слава Юпитеру, что он заседает в сенате! Его имя будут помнить в веках!
– Тит, оставь свои политические пристрастия, – помрачнел Цезарь. – Сейчас мы все в одной корзине. И нам нельзя допустить, чтобы крышку на ней захлопнула рука дикаря, обложившего Леман.
Легат промолчал, лишь окинув оценивающим взглядом несуразную фигуру консула. Повисла неловкая пауза. Цезарь охладел к присутствующим. Он свернул письмо и, спрятав его в сундук, сложил руки на груди. Пронзительные, черные глаза полководца уставились на вход в палатку. Его губы сжались, превратившись в тонкую нить, а крылья орлиного носа возбужденно зашевелились. Казалось, будто он принюхивался, словно дикий зверь, чувствуя запах близкой добычи.
Спустя секунду в лагере протрубил рог и послышался громкий стук копыт, приближающийся к шатру.
– Едут, – оскалился Цезарь. – Сейчас мы увидим лучших воинов Европы.