Я подавил стон, но не смог сдержать
жалкий хрип, вырвавшийся из сдавленного горла. Унизительно.
Особенно когда с детства тебе внушали, что ты принадлежишь к элите,
к высшей касте, что твоя кровь чище и благороднее, чем у остальных.
Что даже будучи безрунем, Олег Изборский сильнее, чем целый взвод
обычных солдат.
— Поаккуратнее, раздавишь же! —
воскликнул третий.
— Да я нежно… — возразил второй, но
давление все же ослабил.
«Нежно» у Рунного — это когда тебя
не размазывают по стенке одним движением мизинца. Я чувствовал, как
под давлением его ноги хрустят мои ребра. Физическая боль
смешивалась с унижением — три ублюдка играючи скрутили меня в
собственной спальне, и я ничего не мог с этим поделать.
— Поднимите его! — приказал первый,
и меня рывком вздернули на ноги.
Мои колени дрожали, словно у
новорожденного жеребенка. Паркет казался слишком мягким и
податливым, будто я ловил равновесие на батуте. В глазах все еще
плыли цветные пятна, но я смог сфокусировать взгляд.
Передо мной стоял широкоплечий
мужчина в черной военной форме с закрытым балаклавой лицом. Лунный
свет, проникавший через высокие окна спальни, выхватывал из темноты
лишь белки его глаз и идеально ровные зубы — он улыбался. Силой от
него так и веяло, заполняя комнату невидимой, но ощутимой мощью:
десятирунник, не меньше.
Десятирунник в моей спальне. Это
равносильно появлению танка в тихом дачном поселке — излишне,
неуместно и пугающе. И главное — бессмысленно. Зачем посылать
такого для похищения нулевки? Десятирунники командуют бригадами, а
не возятся с юнцами вроде меня.
Я обвел взглядом свою комнату.
Перевернутая тумбочка, сброшенные на пол книги, разорванные
простыни — следы короткой и бесславной борьбы. Мой меч, еще секунду
назад бывший в моей руке, теперь валялся у окна.
Мужчина в черном, видимо, главный,
ударил меня в живот. Не ударил даже, а слегка коснулся, замедлив
движение кулака на финише. Если бы такой удар нанес безрунь, он
сошел бы за дружеский, вот только бил Рунник.
Я согнулся пополам, хватая ртом
воздух, как выброшенная на берег рыба.
Это была не просто атака — это была
демонстрация. Он хотел показать, кто здесь хозяин. Предупредить,
что любое сопротивление бесполезно. Что я должен безоговорочно
подчиняться любым приказам и даже не думать о сопротивлении.