Нисколько не повышая голоса, он продолжал:
– Вот заколдованный круг, и в нем все мы тонем. Друг мой, ты не узнаешь ни себя, ни стихов своих, когда мы вырвемся. Ты лучше всех понимаешь время, которое проходит, чувствуешь время, которое должно настать. И здесь самое главное предузнать миг, который все разрешит. Друг мой, все, чего ждем, настанет, потому что само время над этим трудится. Ты не был в Швейцарии. Я видел там свободных крестьян. Они ходят иначе. У них другая походка. Главное, что мешает всему, – заразительность рабства. Вплоть до Цезаря все им заражены.
Пушкин слушал Чаадаева, как всегда, всем существом.
– Дело за Брутом, – вдруг сказал он радостно.
Чаадаев примолк.
– Ты сегодня неспокоен. Друг мой, ты почувствуешь, что такое свобода, – сказал он спокойно. – Как ты будешь сразу создавать стихи! Рабство вдруг минет. Как? Но само собой. Рабство вдруг исчезнет. Так бывает. Так будет.
Он отшвырнул ногой брошенный перстень…
Прощаясь, обнял Пушкина.
У Василия Львовича Пушкина обедали московский почт-директор Булгаков и дальний родственник Алексей Михайлович Пушкин, известный острослов.
Когда подавали второе, Булгаков между прочими новостями сообщил:
– Только что получил весть из Петербурга: молодой Александр Пушкин приглашен был Милорадовичем и получил жестокую головомойку за какие-то стихи, а Пушкин будто бы ответил так: «Я эти стихи знаю, вашему сиятельству не солгали, они точно написаны Пушкиным, только не мною, а Василием Львовичем Пушкиным, дядею моим».
Василий Львович, как молнией оглушенный, растерянно стал поглядывать на обоих своих гостей и, наконец, сказал:
– Прежде всего я очень сомневаюсь, чтобы мой племянник мог сказать такую вещь, а… а если он это сделал, то надеюсь, граф Милорадович ему не поверил. Ведь меня все знают, я не либерален, меня знают и Дмитриев и Карамзин, я не пишу таких стихов.
Оба гостя тайно переглянулись.
– А «Опасный сосед»? – воскликнул Булгаков.
– Ну что сосед… Это только дурная шутка.
– Дурная – да! – важно кивнул Алексей Михайлович Пушкин. – Но-о – не шутка!..
Потрясенный Василий Львович, наконец, с трудом смог произнести:
– Я о нем ничего не знаю, и мы даже не переписываемся…
– Пушкин не появлялся? – заглянул кто-то в комнату и скрылся, не дождавшись ответа.
В комнате было накурено и чувствовалась та сосредоточенность, которая всегда бывает, когда люди заняты важным делом. Шла игра.