Дверь в коридор распахнулась, и в желтоватом дрожащем свете
предстал староста. Он осмотрел поле битвы ночным горшком и вперил в
меня дикий от злости взгляд:
— Дрянь неблагодарная!
— Это я неблагодарная?! — взвилась я, наступая на него. — А
ничего, что я только что дочь вашу с того света вытянула? Чем вы
меня отблагодарили? Пьяному переростку своему отдали?
— Он не пьяный! — тут же взвился староста, бешено топнув
ногой.
— Тогда обдолбанный! — в запале бросила я, и в ту же секунду всё
встало на свои места.
Неуловимо знакомый запах — листья лоу́зы. Сильнейшее
обезболивающее, даже в малых дозах вызывающее у больных эйфорию и
быстрое привыкание. Почти не используется магами из-за рисков —
лучше потратить силы, чем пристрастить пациента к лоузе.
Преодолевая брезгливость, я подошла к Дрогиму и заглянула в
лицо. Из перекошенного рта доносились всхлипывающие рыдания, а ещё
виднелись даже не жёлтые, а словно ржавые зубы. Верный признак
того, что парень жевал листья лоузы давно и регулярно.
— Можно подумать, тебя кто-то ещё в жёны возьмёт! — взвился
староста. — Дрогим парень хороший, только больной. А ты —
целительница. Вылечи и будет тебе хороший муж! Чего нос воротишь,
он и высокий, и плотник справный, и силой не обделён. И денег я вам
дам, — уже мягче проговорил Рустек. — Забрала бы его к себе и
вылечила. А если бы кто в деревне после этого слово о тебе плохое
сказал, я бы их всех заткнул. Ты только вылечи его!
Рыдающий у стенки Дрогим вдруг завопил:
— Отстаньте от меня! Не хочу! Ничего не хочу! Чего вы
пристали?!
Он вскочил с места и ринулся прочь, расталкивая в стороны
родственников. В коридоре оказалось неожиданно людно, но путь себе
Дрогим расчистил с лёгкостью — с его-то габаритами. Я молча
двинулась следом, лихорадочно обдумывая сложившуюся ситуацию.
Оставаться в доме старосты хотя бы лишнюю секунду я не хотела,
поэтому шла за несостоявшимся женихом с высоко поднятой головой.
Ноги моей в этом гадюшнике больше не будет.
Зато теперь стало понятнее — за странной ненавистью селян стоял
староста. Он хотел сбагрить мне своего наркомана-сынка, подталкивая
к браку давлением со всех сторон и безденежьем. Наверняка после
свадьбы со мной рассчиталась бы вся деревня, а денежки удобным
образом вдруг стали бы не моими, а общими. Семейными.