Когда рана поджила, а острая нужда в моих услугах отпала, Шельма
показала свой истинный характер, и хромота ей ничуть не
помешала.
Созданием она оказалась ласковым и очаровательным, но только
когда хотела есть. Когда не хотела — становилась исчадием ада. К
счастью, есть она хотела почти всегда, а наевшись до состояния
глубокой беременности и временной комы, лежала у меня на коленях,
громко мурчала и позволяла гладить розоватое пятнистое пузико,
покрытое мягким редким пушком.
В остальные моменты она устанавливала в доме жёсткие порядки.
Занавескам категорически запрещалось развеваться на ветру, коврику
— шевелить кисточками, травам под потолком — шуршать, связкам
грибов — раскачиваться, а мне — ходить в платье с колышущимся
подолом. Все виновные в нарушении общественного порядка были, как
правило, пойманы, подраны и жестоко покусаны.
С туалетом проблем не возникло — на улице я соорудила лоток с
песком, и свои дела Шельма делала только в него, периодически
накрывая их то ковриком, то пучком трав, то кухонным полотенчиком.
Вот такая хозяйственная и аккуратная киса. Обычно результаты
регулярных перееданий она яростно закапывала, и в какой-то момент
пришлось смириться с тем, что во дворе теперь будет подкоп в
столицу или первая во всём мире станция метро.
На зубки Шельма пробовала абсолютно всё, поэтому я начала
сомневаться — а о капкан ли она их обломала? Всего за несколько
дней она пыталась схарчить чугунную сковородку, угол печки и
найденный во дворе камень.
Сначала я всерьёз беспокоилась, чего не хватает в организме
кисы, если она жрёт камни, но после нескольких глубоких диагностик
пришлось признать, что мозгов. К счастью, отсутствие элементарного
инстинкта самосохранения компенсировалось живучестью. Шельма
залезла в печку и опалила усы и шерсть на морде, упала в колодец и
жалобно мяукала на дне, суча по воде лапами, нырнула носом в
котелок с горячей кашей, стащила огненный пирожок прямо с противня
и заглотила его целиком, после чего долго пучила глаза и сипло
мявкала, пока я судорожно пыталась понять, как её лечить от ожога
желудка.
И это всего за пару дней!
Кисины проказы и шалости я принимала стоически, потому что спать
она приходила под бочок ко мне и даже обнимала во сне тяжёлыми,
пушистыми лапами. За это я готова была простить ей многое, куда
больше, чем чужие подпорченные занавески и уничтоженный половичок,
который, если быть совсем уж откровенной, сам нарывался своими
нахальными кисточками.