— Попробуем прямое воздействие на мозг, — сказал он однажды,
доставая устройство, похожее на корону из тонких игл. — Возможно,
стимуляция различных участков коры даст нам новую информацию.
Иглы вонзились в мою голову, находя нервные центры. Боль была
неописуемой — не физической, а ментальной. Словно кто-то разбирал
мой разум по частям, изучая каждую мысль, каждое воспоминание.
Я видел свою жизнь, промелькнувшую перед глазами в искажённом
виде. Рождение в леднике. Первое убийство. Вкус крови. Столетия
охоты. Лица жертв, слившиеся в один бесконечный поток.
— Интересно, — бормотал Фастос, наблюдая за показаниями
приборов. — Воспоминания уходят в прошлое гораздо дальше, чем мы
предполагали. Этому существу не сотни лет — ему десятки тысяч.
Тысячи лет боли, голода, охоты. Тысячи лет существования в виде
охотника, высшего.
Эксперимент длился вечность. Когда Фастос наконец выключил
устройство, я больше не помнил, кто я такой. Потребовались часы,
чтобы собрать осколки личности воедино.
— Сознание более устойчиво, чем ожидалось, — отметил он. —
Несмотря на прямое воздействие на мозг, личность не разрушилась.
Удивительная адаптивность.
После этого эксперименты стали ещё более изощрёнными. Они
проверяли мою реакцию на различные виды излучения, на экстремальные
температуры, на отсутствие кислорода. Погружали в кислоту и
наблюдали за регенерацией. Замораживали до критических температур и
оттаивали.
Каждый новый день — или цикл, как они называли время — приносил
новые мучения. Я перестал различать реальность и кошмары. Боль
стала единственной константой в моём существовании.
Но самое страшное было не в физических мучениях. Самое страшное
было в том, что я начал привыкать. Боль стала нормой, агония —
обыденностью. Я почти переставал сопротивляться, покорно принимая
всё, что они делали со мной.
Почти.
Где-то глубоко внутри, в самом центре моего существа, горел
маленький огонёк ярости. Не жажды мести — на неё уже не хватало
сил. Просто злости. Чистой, первобытной злости на то, что они
превратили меня в это жалкое подобие живого существа.
Этот огонёк не давал мне окончательно сломаться. Когда боль
становилась невыносимой, я цеплялся за него, как утопающий за
соломинку.
— Результаты исследований достаточны, — сказала однажды Аяк,
войдя в камеру в сопровождении всех остальных Вечных. — Аришем
ознакомился с отчётами и принял решение.