— Оденься! — глухо приказал он ей, тихо пододвинул стул к столу и бесшумно опустился на него.
— Все, чего я хотел, — это сострадательную добрую женщину с чистым сердцем, — кротко пробормотал он. — Видимо, я слишком многого просил!
Он оперся локтем о столешницу и положил лоб обеими ладонями.
— Это как проклятие. Как будто война не может остановиться даже на моем брачном ложе. Бог мой!
Лоран провел рукой по своему лицу.
— Это твое наказание? — спросила его Яэль, в замешательстве наблюдая за ним.
Он действительно воспринимал произошедшее, как наказание?
Что ж, это был отличный способ смотреть таким образом на вещи!
Обрадованная, она вернулась к кровати и забралась под легкое одеяло и вскоре начала тихонько напевать. То, чего она не делала уже много лет!
Яэль напевала до тех пор, пока победа не сменилась на усталость.
Ее глаза медленно закрылись, и она уснула с улыбкой на губах.
Томас сидел за столом и слушал ее песню на французском, грусть сжимала тесным кольцом его грудь.
Своим поступком Миэль безвозвратно разрушила его надежду на счастливое мирное будущее.
Боже, как бы он хотел возненавидеть ее!
Но он не мог.
Он слишком хорошо помнил ее слезы и сильный страх, который она испытывала перед ним.
Лоран также помнил её неповторимую очаровательную улыбку, озарившую ее лицо сразу после того, как она положила в рот виноградину.
Сотник не мог вычеркнуть из своей памяти то, как Миэль выглядела, когда шла к нему невестой: венок из полевых цветов, вплетенный в ее длинные темные волосы. Изящество всех ее движений. Ее врожденные обаяние и прелесть.
Ее ненависть глубоко поразила его, и он пожалел, что встретил ее!
Как настойчиво он жаждал покоя и нежности после всего горя и страданий, которые увидел за годы войны. Как сильно он жаждал женских рук, которые бы любовно, успокаивающе гладили его виски. Как часто он себе представлял милый ласковый голос, который шептал бы ему на ухо слова утешения и заставлял бы забыть все горести…
Проведя ладонью по лицу, Томас не удивился тому, что на его щеках осталась влага. Всю оставшуюся ночь он не спал, наблюдая, как сумерки вливаются в комнату, словно жидкое олово.
Когда Миэль села и рывком вскочила с кровати, он отвел глаза.
Ему было невыносимо видеть кровавые следы на своей рубашке. Поэтому он встал, накинул пояс на бедра и засунул свой меч в ножны.