Женщина-хирург? Почему бы и нет... Я припомнил это имя — Вера
Гедройц, действительно одна из пионерок женского медицинского
образования и хирургии в России, личность легендарная.
Я задумался. С одной стороны — ценнейший специалист. С другой —
это неизбежно вызовет трения с персоналом, особенно с
мужчинами-врачами и фельдшерами, да и с Волконской тоже. Та явно,
привыкла к традиционным ролям. Но отказать Трепову после его
поддержки было бы глупо. Да и я, как сказал генерал, человек
широких взглядов. Мне в этом госпитале никто не указ. Будет княжна
хорошо работать — и наплевать, что она в юбке. А не покажет себя —
так тут и титул не поможет, попрощаемся.
— Я не против познакомиться с княжной Гедройц, генерал, —
осторожно ответил я. — Если ее квалификация действительно так
высока, как вы говорите, и она готова работать в наших непростых
условиях, не требуя особых привилегий, то место для хорошего
хирурга всегда найдется. Потом, я слышал, что она пишет стихи?
Поэтические вечера были бы очень кстати.
— Вот и отлично! — Трепов явно обрадовался. — Я так и думал! Она
сама к вам зайдет в ближайшие дни. Благодарю вас, князь! Вы
избавили меня от большой головной боли.
Когда он ушёл, в госпитале повисла тишина, как после грозы.
Кто-то прошептал:
— Ну, теперь заживём...
Михеев крякнул:
— Не съел. Пряников обещал. Видать, нужны вы ему, Евгений
Александрович... или, может, кое-кому повыше.
Я только пожал плечами. Но внутри что-то потеплело. Сегодня мы
устояли. И даже сделали шаг вперёд.
***
Вечером того же дня, немного оправившись от визита высокого
начальства, я решился на вылазку в Мукденское офицерское собрание.
Зазывали туда давно, а теперь и повод был: нужно было собрать
информацию — не из донесений штаба и донкихотских рапортов, а
живую, настоящую, пропущенную сквозь окопную грязь, через кровь,
через запах пота и махорки. Да и просто сменить обстановку,
вдохнуть иной воздух. Если, конечно, в этом прокуренном месте
вообще можно было говорить о воздухе.
Собрание оказалось как раз тем, что я и ожидал: шумное, густо
затянутое дымом, разномастное. Меньше парадности, чем в Харбине, но
гораздо больше армейской удали, беспокойства, невысказанного
напряжения. Здесь офицеры всех мастей пили: кто водку, кто
шампанское, кто сразу и то и другое, резались в вист и штосс,
громко спорили, кто-то пытался изнасиловать местное расстроенное
пианино, а кто-то, судя по взгляду, уже мысленно возвращался в
траншеи.