- Это главный зал, - объяснила
Фиона, пока мы пересекали холл. - Здесь проходят утренние молитвы и
собрания. Там, - она указала на коридор справа, - учебные комнаты.
А там, - кивок налево, - трапезная.
Мы поднялись по узкой лестнице на
второй этаж, где вдоль длинного коридора тянулись деревянные
двери.
- Это жилые комнаты, - сказала
Фиона. - Воспитанницы живут по трое или четверо, но вам выделили
отдельную комнату. По распоряжению вашего отца.
Она остановилась у последней двери в
конце коридора и толкнула её. Помещение оказалось маленьким, но
чистым: узкая кровать с серым одеялом, деревянный стол, стул, шкаф
для одежды и небольшое окно, выходящее во внутренний двор.

- Распорядок дня строгий, -
продолжила Фиона, ставя мой сундук у кровати. - Подъём на рассвете,
утренняя молитва, завтрак, затем уроки. После обеда работа в саду
или рукоделие, вечерняя молитва и ужин. После ужина час свободного
времени, а затем отбой.
Я слушала, пытаясь всё запомнить.
Фиона говорила быстро, словно повторяла заученную речь, не поднимая
глаз.
- Спасибо, Фиона, - поблагодарила я,
когда она закончила. - А вы давно здесь? – я не смогла удержаться
от вопроса.
Девушка впервые подняла на меня
глаза, в которых промелькнуло удивление.
- Три года, миледи. Я сирота.
Аббатство приняло меня по милости Божьей.
- Пожалуйста, зови меня Гвендолин, -
попросила я. - Или просто Гвен.
Фиона поколебалась.
- Подобное не принято здесь, миледи.
Матушка настоятельница говорит, что уважение к титулам - первый шаг
к уважению Бога.
- Понимаю, - я попыталась
улыбнуться. - В таком случае буду звать вас «послушница Фиона».
Тень улыбки мелькнула на её лице, но
тут же исчезла.
- Мне нужно отвести вас к аббатисе,
- быстро сказала она. - Но сначала вам следует переодеться. Вот, -
девушка открыла узкий шкаф, - ваша новая одежда.
Внутри висели три одинаковых серых
платья с белыми воротничками и манжетами, почти такие же, как у
самой Фионы.
- Все воспитанницы носят одинаковую
одежду? - спросила я.
- Да, миледи. Матушка настоятельница
учит, что простота облачения освобождает душу от мирской суеты и
тщеславия. Когда все одеты одинаково, нет места гордыне и
зависти.
Я молча кивнула, хотя могла бы
поспорить: люди всегда найдут чему позавидовать.
Мы стояли и смотрели друг на друга,
я подняла руку и неуверенно потеребила верхнюю пуговицу своего
дорожного платья, испытывая неловкость под взглядом Фионы. Та,
почувствовав моё состояние, тут же тактично отвернулась.